Актер Алексей Девотченко

– Алексей, вы обратились к коллегам по творческому цеху с призывом не участвовать в съемках фильмов шовинистических, антисемитских, восхваляющих Сталина. А также не читать закадровых текстов в пропагандистских документальных фильмах. Почему?

– С одной стороны, это личное дело каждого, протестовать против того, что сейчас творится в России, выходить на митинги или нет. Кто-то кричит: «Не могу молчать!», а кто-то спокойно отсиживается в углу. Хрестоматийная ситуация, в школе проходили, знаем, что в нашей истории такое уже случалось, и не раз. Актеры должны знать и понимать, что, выбрав эту профессию, они возложили на себя определенную миссию. Люди их слушают, доверяют им и, значит, могут объединиться вокруг них. Надо же что-то менять.

– И что же надо менять?

– Многое. Сколько мы еще будем не замечать бедствующих пенсионеров, бомжей, нищих, разоренную экономику, развал науки, произвол чиновников?

– Ваш призыв опубликован в ЖЖ. Что пишут в комментариях?

– Разное пишут, кто-то одобряет, кто-то осуждает. Писали, что тот, кому надо кормить семью, по определению зависит от тех, кто платит. Злобных комментариев было больше, это меня поразило, какие-то базарные выступы под девизом: «Сам дурак!». Некоторые предположили, что я гоню заказную пургу: мол, Девотченко заказ спецслужб отрабатывает. Противно мне, граждане. Как перед вами бисер ни мечи, вы все равно стремитесь остаться рабами.

– К вам кто-нибудь уже присоединился?

– О своем решении не обязательно сообщать на всю страну, можно тихо отказаться от участия в фильме или передаче, не вдаваясь в причины своего поступка. Просто отойти в сторону от позорного проекта. А можно – громко, как Данила Козловский, отказавшись сниматься в продолжении фильма «Мы из будущего». Данила прочитал сценарий и понял, что от него за версту несет ксенофобией, антиукраинскими настроениями, – и не стал пачкаться.

– Но фильм же все равно вышел, роль Бормана сыграл другой известный актер – ничего не случилось…

– А что должно было случиться? Поклонники Козловского заинтересовались, почему это их кумир не играет в фильме. Узнали причину, и я уверен, что они смотрели этот фильм уже другими глазами. Многие отмахиваются – деньги не пахнут. А мне кажется, что деньги, заработанные в заказных проектах, пахнут нечистотами тюремных камер, смрадом неухоженных больниц, домов престарелых, омоновскими сапогами. На них оседает пыль от сноса исторических зданий, памятников архитектуры.

– И обо всем этом вы говорите на митингах движения Объединенный гражданский фронт? Почему вступили в эту организацию?

– И на митингах ОГФ, и на маршах несогласных. Мне кажется, что сегодня ОГФ – одно из самых адекватных политических движений за восстановление конституционных прав граждан России, которые сейчас не выполняются: право на бесплатное образование, на обеспеченную старость, на медицинское обслуживание, на свободу слова. Привлекает еще и то, что это именно движение, а не партия, не организация, в которую надо вступать, платить взносы, у которой есть партийное имущество, казна. Я хорошо отношусь к Гарри Кимовичу Каспарову, давно знаком с ним.

– А что собой представляет движение «Живой город», в котором вы тоже участвуете?

– Это движение против питерского губернатора. Меня убивает то, что происходит с моим родным Питером. Посмотрите на результаты градостроительной политики Матвиенко. Я уже забыл, когда я выходил на пустынную Дворцовую площадь и наслаждался классическим видом этого архитектурного творения. Там все время происходят какие-то ярмарки, гулянки, танцуют, поют залихватские песни, там то ларьки, то катки, то еще что-нибудь. Петербург теряет свой облик, разрушаются его памятники, на их месте появляются бизнес-центры. Петербург задумывался как горизонтальный город с длинными проспектами, набережными, он должен уходить за горизонт и там сливаться с небом. Как можно в этом городе построить Охта-центр?!

– Выходит, что в политической борьбе не обойтись без представителей искусства?

– Я убежден, что чистого искусства нет. Творчество – это всегда трибуна для пропаганды идей. Все лучшие спектакли к чему-то призывают. Вспомните работы Мейерхольда, Таирова, Любимова, Додина. В них есть протест. Гоголь написал: «Театр ничуть не безделица и вовсе не пустая вещь. Это такая кафедра, с которой можно сказать миру много добра». А можно и зла или замаскировать добро под зло. Сейчас театр – это единственное неподцензурное пространство в отличие от телевидения, кино.

– Вы относитесь к творчеству, как к возможности выразить свою гражданскую позицию?

– Сцена, экран – это трибуны артистов. Многие режиссеры и артисты просят не мешать им заниматься чистым искусством. А такового на самом деле не бывает. Тех, кто не боится высказываться, можно пересчитать по пальцам одной руки: Шевчук, Борзыкин, Германы– Леша и Алексей Юрьевич, Олег Басилашвили – старая гвардия. Мое отношение к происходящему звучит в моноспектаклях Творческого проекта Алексея Девотченко по произведениям Саши Черного, Лимонова, Кибирова, Салтыкова-Щедрина. Театр должен будоражить мозги зрителя, чтобы он уходил не пустой.

– И многие театры будоражат?

– В Питере я знаю только один театр, который заставляет зрителей шевелить мозгами – это театр Додина. Многое мы упустили, выросла другая публика, воспитанная уже при новой власти. Этот контингент ходит в театр за другим – за развлечением, отдыхом, комедией, узнаваемыми лицами, приятным времяпрепровождением.

– Почему вас не многие поддерживают?

– Одни боятся, другие равнодушны. Вообще равнодушие убивает и молчание убивает. А ведь в наше время молчать преступно. Надо говорить, надо говорить.

– А вы уверены, что вас правильно поймут?

– Уверен, у меня есть мой зритель, который ходит на меня. Я все время думаю о том, почему большинство людей так легко прогибаются под власть? Почему русский человек между несвободой и свободой все равно быстрее выберет несвободу? Я думаю, что сегодня многое зависит от пропаганды, телевидение (особенно в регионах) зомбирует людей.

– Как относятся коллеги по цеху к вашей общественной деятельности?

– По-разному, смеются, подозревают в саморекламе, будто бы Леша Девотченко пиарится со своими дружками-демократами. Но пиариться на митингах, где можно получить кувалдой по голове, – сомнительное удовольствие.

– Почему вы ушли из театра? Говорят, вас уволили по политическим соображениям.

– Не думаю, Додин мне очень многое прощал, все мои загулы и запои, он мне очень помогал. Почему уволил? Говорит, за срывы спектаклей, но это совпало с выходом моего интервью про то, что власть в стране принадлежит чекистам.

– Где работаете сейчас?

– Меня никуда не зовут, боятся, что напьюсь и сорву спектакль. Поэтому я один или два раза в месяц играю в «Короле Лире» шута, выступаю со своими моноспектаклями – и это все. Я открыл, что в стол могут работать не только писатели и поэты, но и актеры тоже. Я обдумываю новый моноспектакль по произведениям Радищева и работам Чаадаева. Ищу режиссера для этого спектакля, деньги ищу, чтобы ему заплатить.