Норман Фостер

– В России вас представляют как мирового архитектора номер один. Есть ли у ваших коллег какой-то рейтинг и кто расставляет их по местам?

– Насчет моего первого места – это явное преувеличение. Видимо, в журналах так легче представить выставку. Конечно, ни к каким рейтингам нельзя относиться всерьез. Но есть авторитетные архитекторы, которые строят по всему миру. Я знаю по меньшей мере десяток своих коллег, чей стиль виден сразу и в то же время этот стиль интернационален и эффективен. Но каждый из них был бы удивлен, если бы именно его поставили на первое место.

– Вы собираетесь реализовать сразу два крупных проекта в двух российских городах: небоскреб «Россия» в Москве и реконструкция комплекса «Новая Голландия» в Петербурге. Как вы относитесь к двум этим городам? Какой из них вам ближе?

– Это два совершенно разных города. К тому же задачи двух проектов абсолютно различны. В первом случае это новое здание, ни на что не похожее, в какой-то степени амбициозное и вызывающее, как сама Москва. Во втором – это попытка осовременить старый район, изменить его социальный и эстетический образ. Если я скажу, что мне ближе Петербург, то возобновлю старый спор между двумя столицами. Так что не буду никого выделять.

– Переживая строительный бум, Москва лишается старой архитектуры, за что часто критикуют московское правительство. Являясь, по сути, представителем этого строительного бума, разделяете ли вы беспокойство за историческое наследие?

– Я не слишком компетентен в том, что происходит со старой архитектурой Москвы. Но хочу заметить, что расставание со старым – это нормальное явление для любого города. Через несколько лет нужно будет как-то реконструировать или даже сносить мои постройки. Более того, это уже происходит. Другое дело, что на смену старому должно приходить нечто адекватное по качеству. И здесь всегда проблема выбора: стоит ли что-то сносить ради сомнительного нового. Как вы видите по многим моим проектам, современная архитектура отнюдь не отрицает историю, а включает ее в свою ткань.

– После терактов 11 сентября в Нью-Йорке люди с подозрением относятся к небоскребам. Вы же продолжаете развивать идею башни. Как на вас повлияли эти события?

– Конечно, сегодня куда как больше внимания уделяется безопасности высотных домов. Мы, в свою очередь, ведем исследования в этом направлении, и поверьте, очень далеко ушли в сравнении с тем, какова была система безопасности лет пять назад. Но от всего застраховаться невозможно. Сегодня, например, за несколько минут можно эвакуировать 90 тысяч зрителей со стадиона. Но если на этот стадион упадет самолет, зрители погибнут, и ни один архитектор с этим ничего не может поделать. Архитектор не может защитить от террористов. Мир невероятно хрупок: жизнь хрупка, хрупка демократия. У нас есть шанс погибнуть, просто идя по улице, что же тут говорить об опасностях терактов?

– Насколько политика влияет на архитектора?

– Я бы сказал, что влияет не политика, а эпоха. Например, советская архитектура проходила много самых разных этапов – были времена взлета, когда были ценные достижения, а были времена упадка и застоя. Но в архитектуре коммунизма – будь это в России или в Восточной Европе – как ни в какой другой выражаются настроения и жизнь своего века. Поэтому я часто выступаю за сохранение этих, казалось бы, отживших советских зданий.