«А если когда-нибудь в этой стране…»

В последние годы «датские постановки» широко вошли в театральную практику. Юбилеи авторов, деятелей театра, юбилеи самих театров. К театрализованным представлениям часто готовятся с размахом, не жалея денег ни на заказ декораций, ни на приглашенных звезд, но вот силы исполнителей, как правило, на «датские вечера» «экономят». Листки бумаги с текстом в руках актеров кажутся таким же необходимым атрибутом, как и микрофон, приклеенный пластырем к щеке. Действительно, не учить же текст для разового использования? Исключения редки (так, в афишу вошел прелестный юбилейный спектакль Театра Маяковского «Девятьподесять»).

Название вечера «Торжественная церемония открытия года литературы в Санкт-Петербурге» звучало устрашающе тяжеловесно, но само представление, придуманное Валерием Фокиным и Маратом Гацаловым, получилось на удивление лирическим, пронзительным и выстраданным. Может быть, потому, что вопреки традициям актерам театра не раздавали листки с обязательным текстом, а предложили самим выбрать любимые стихи и фрагменты прозы.

Над сценой нависли квадратные щиты, по которым бегут знакомые строки: Пушкина и Бродского, Ахматовой и Блока, Берггольц и Ахмадулиной. Буквы ссыпаются с экрана и снова собираются в строки. Можешь опустить глаза и повторять их в памяти, можешь следить, как перекликаются строфы с соседних белых квадратов.

Исполнители поднимутся вместе со сценой откуда-то из глубины, белые экраны приглушат яркость платьев и лиц, вдруг напомнив старые издания, где иллюстрации прикрыты папиросной бумагой. Девушка в белом платье – Юлия Марченко – начнет читать: «Люди, львы, орлы и куропатки». На экранах над головой возникнет видеопроекция снежной дороги, по которой вечно спешит в неизвестность поезд. Образ пути так или иначе откликнется и в лермонтовском «Выхожу один я на дорогу» (Николай Мартон), и в «Пилигримах» Бродского (Мария Зимина), и во фрагменте из «Мертвых душ» (Сергей Паршин).

Виталий Коваленко буквально станцует монолог Тригорина о труде писателя. А Петр Семак заставит загипнотизированный зрительный зал увидеть и генерала, и затравленного собаками мальчишку, и его обезумевшую мать, снова обрушив на нас инвективы Достоевского о «слезинке замученного ребенка», которая весомее всей мировой гармонии. Образ покалеченного ребенка и замученной матери возникнет в строфах Ольги Берггольц о лишившемся рук маленьком музыканте (Елена Вожакина) и в «Реквиеме» Ахматовой (Мария Кузнецова).

В финале на авансцену выплывут Атлантидой кресла с тремя корифеями Александринки – Семеном Сытником, Николаем Мартоном, Виктором Смирновым. Глыбища-человечища явятся живым доказательством преемственности времен и поколений, для которых паролем остается не отпускающая тревога: «Вверх, вниз – и паруса надулись, ветра полны; / Громада двинулась и рассекает волны./ Плывет. Куда ж нам плыть?»...