«С добрым утром, Бах!»

«Многогранность» возникла по просьбе города Веймара, который обратился к испанскому мастеру с просьбой поставить балет о каком-нибудь знаменитом горожанине. Дуато выбрал любимого Баха. Спектакль полон культурной атмосферы, это привет эпохе барокко, с ее страстной, но четко отформатированной чрезмерностью, отчего костюмы артистов, кстати, созданные самим хореографом, колеблются в диапазоне от современных трико до стилизаций барочных одежд. Но это и эксперимент хореографа рубежа XX и XXI веков, полный подтекстов и игры смыслами: как современный танец соотносится со звуками, рожденными почти 300 лет назад, и о чем гармоничная музыка говорит нынешнему раздерганному человеку?

Спектакль, рассчитанный на неклассических танцовщиков, появился в российской классической труппе, что сместило акценты. Органичное купание в музыке, свойственное испанским артистам Дуато, сменилось серьезной работой российских неофитов стиля. На премьере наблюдался определенный смысловой перекос: классические танцовщики знают толк в гармонии, но не в чрезмерности, а модерн-данс для них чудо чудное и диво дивное. Но маэстро считает нужным доверить труппе свои лучшие постановки, а после премьеры и публично, и в частной беседе он восхищался самоотдачей коллектива. И, конечно, выделялись премьеры труппы – Леонид Сарафанов и Ирина Перрен.

Балет о Бахе в Петербурге не изменился, кроме одной детали – теперь нарезка из 22 произведений композитора идет не под фонограмму, а под живую музыку. Главный дирижер театра Михаил Татарников лично выявлял глубины партитуры: по его словам, здесь «настоящий вызов для оркестра и солистов». А Дуато влил смесь туманных намеков на биографию Баха в океан рефлексии на его музыку. Большая часть спектакля – это, как написано в пресс-релизе, «остроумная визуализация баховской полифонии». Разработка танцевальных форм перекликается со структурой и настроением музыки, облегая ее как влитая: исполнители словно балансируют на острие аккордов.

Постановщик вторгся в рискованную для балета область. Исполнители зримо и наглядно обозначают музыку, играя телами в оркестровые инструменты, а танцами изображая комбинации нот. Молитва, эротика, медитация, риторика – чего здесь только нет. Мало того, Бах (фигура в старинном камзоле и пудреном парике) прямо на наших глазах сочиняет свои сюиты, Гольдберг– вариации и концерты, то веселые, то задумчивые. Даже пандус задника выглядит как нотный стан, по которому перемещаются артисты и сам композитор (Марат Шемиунов). Незабываем момент, когда тело балерины в руках Баха превращается в вибрирующую виолончель (отличная работа Сабины Яппаровой), по которой демиург виртуозно водит смычком. Великолепен эпизод, когда Бах мановением руки создает нечто грандиозное: танцовщики, волей хореографа то манерные, то сосредоточенные, прихотливо меняют ракурсы под взмахи композиторских рук.

Второй акт – более драматический: звучит орган, массовый танец тяготеет к «тишине и пустоте», а маэстро, продолжая диалоги с Музой, постепенно слабеет и готовится к смерти. Смерть же (дама в длинном черном платье и с белой маской на лице) исподволь обхаживает композитора, потом ломает его смычок, а под конец обрывает нить жизни (падение длинного отреза шелка, струящегося на Баха из-под колосников). И удивительно, как Дуато подает свои размышления. Много производителей балетных па претендуют на духовность, но мало кто может рождать отлично сделанный парадокс: хореограф с помощью тел показывает, что дух сильнее тела, не скатываясь ни в скучную изобразительность, ни в псевдофрейдистскую пошлость, ни в натужную аллегоричность.

Но главная для Дуато тема – его благоговение перед Бахом, богом музыки. Начо играет в спектакле самого себя – творца пластики, вдохновленного божественными звуками. Сперва, изображая смущение и смятенность, он вымаливает разрешение композитора: можно ли взять его партитуры и сделать балет? (Дуато сформулировал жестко: «Я, как хореограф, выхожу и прошу у Баха разрешения своими грязными руками залезть в его гениальное творчество»). Вкусив баховских откровений, балетмейстер благодарит композитора, хотя делать танцы на великую музыку – как сыграть в лотерею. Ты или выиграешь миллион (сделаешь удачный спектакль), что большая редкость, или проиграешь – и усилишь личный комплекс неполноценности (где Бах, а где я?).

Мы, конечно, верим в преклонение нашего современника, одаренного особой чуткостью к музыке. Но и композитора, и хореографа в финале Смерть за руку уводит в вечность, тем самым приравнивая одного к другому: эскапада Дуато частично лежит в пространстве фразы «унижение паче гордости». И это абсолютно нормально – мастер должен знать себе цену. А Дуато в «Многогранности» – большой талант: лучшие эпизоды балета на музыку Баха описываются словом «конгениально».