Чувства нежные, как цветы

Похоже, сезон 2013/2014 годов становится сезоном победного шествия сентиментального направления. Чувства нежные, как цветы, расцветают практически одновременно на разных сценах столицы. Тут и постановка Марины Брусникиной «Лада, или радость» в РАМТе, рассказывающая о светлой душе деревенской собаки Лады. И гротескный спектакль Владимира Агеева «Пелеас и Мелисанда» по Метерлинку в Первой студии Театра Вахтангова, по-новому открывающий историю легендарных любовников. Теперь – «Машенька» по Набокову, где воспоминания о потерянной и преданной любви сдвоены с тоской по потерянной родине, чувство к женщине неотделимо от березовых лесов, пахнущих дождем и сыростью, от серого низкого неба, от ощущения кровной близости к этому лесу, этому небу, к этим длинным летним вечерам.

Как часто бывает, в первом романе Владимира Набокова в свернутом виде присутствуют все основные темы, мотивы, образы, которые будут дальше разворачиваться в «Других берегах», в «Даре», в «Защите Лужина». Иван Орлов в предпремьерном интервью объяснял, что для него и его актерской команды самой важной в романе стала именно тема первой любви: «И я понимаю, что по-настоящему сентиментально выходит сейчас. Что если подходить с точки зрения моей школы – Леонида Хейфеца, который бы ставил об эмиграции, о людях в жесткой ситуации, с точки зрения этой здесь подходить нельзя – почему-то не работает, не получается».

Сценограф Алексей Лобанов выстроил зрительские ряды с двух сторон сцены, огородил периметр забором из гофрированного, начинающего ржаветь железа. Железная панцирная кровать и старинная этажерка соседствуют с огромной деревянной строительной бобиной. Накрытая скатертью, она станет столом пансиона, где квартирует Ганин; она же будет лифтом и любимой Машенькой лесной опушкой. В углу сцены расположился небольшой оркестрик, не столько аккомпанирующий действию, сколько ведущий его за собой. Музыка Олега Каравайчука и группы The Retuses раздвигает границы, рисуя и стук колес, и шум берлинских улиц, и шорохи летнего леса…

Герои существуют на пятачке, сохраняя ощущение огромного пространства и страны, в которую не вернуться, и чужой жизни, в которую мучительно не удается вписаться. Безмолвной тенью скользит хозяйка пансиона Лидия Николаевна – Валентина Карева. Красуется берлинская подруга Ганина Людмила – Вилма Кутавичуте, неумело и старательно подражая в нарядах и манерах экранным дивам, их жестам и интонациям. Эмалевая Клара – Юлия Хлынина беспомощно рыдает о своей напрасно проходящей молодости. Пошляк Алферов с тупой настойчивостью повторяет «Проклятая Россия» и смачно хвастается, что к нему едет жена Машенька… Блестящая пара соседей-танцовщиков Колин – Антон Аносов и Горноцветов – Михаил Филиппов терзают гитары и рассыпают переливы забытых романсов… Белой бабочкой выпархивает Машенька – Надежда Лумпова, задиристый подросток в черных бутсах на босу ногу.

Перебивая друг друга, они с Ганиным – Иваном Ивашкиным вспоминают первую встречу, долгие прогулки, размолвки, телефонные разговоры, последнее свидание, строки писем, перелетающих через поля боев гражданской войны. Однако лучшие мгновения – внесловесные. Как двое ищут друг друга взглядами, как тянутся друг к другу, как блаженно замирают, обнявшись.

Мхатовский стажер Иван Ивашкин ведет роль с неожиданной уверенной элегантностью. Взрывы отчаяния, минуты оцепенения, резковатая порывистость в отношениях с окружающими и внутренняя сосредоточенность на какой-то главной мысли – все подготавливает тот внутренний освобождающий кризис, тот толчок, который вынесет Ганина и из Берлина, и из плена воспоминаний – к действию. Решив не встречаться с Машенькой («былых возлюбленных на свете нет»), он уезжает из Берлина в утро ее приезда.

Контрапунктом его драмы взросления идет история старого поэта-эмигранта Подтягина. Владас Багдонас, по свидетельству режиссера, задал нерв и масштаб спектакля. Поэт, всю жизнь писавший о березках и озерах, в спектакле Моссовета напоминает состарившегося Отелло или разочаровавшегося в алхимии Фауста. Багдонас удивительно передает эту засасывающую силу небытия, которое сторожит его героя, ожидая за железным забором. Ганин еще верит, что от жизни можно откупиться, можно обрести свободу, хотя бы ценой жертвы самым дорогим – любовью. Подтягин-Багдонас знает, что каждый рано и поздно платит по счету.

Высший точкой спектакля становится «бег смерти» старого поэта, который запускает деревянный волчок тараном, пробивающим грань миров, и уходит навстречу небытию.