Бродский и дискотека

Современные драматурги идут по той самой чеховской тропинке, когда именно новые тексты определяют театральную будущность и даже подсказывают режиссерам «новые формы» сценического пространства и актерского существования.

В этом плане пьеса Полины Бородиной «Здесь живет Нина» явно перекликается с чеховскими «Тремя сестрами» с той лишь разницей, что если Прозоровы рвались «в Москву, в Москву», то современная героиня Нина, вполне состоявшаяся женщина, кандидат «каких-то там наук», разбив свою семейную лодку о быт, предпочитает на время укрыться в деревне – с ее гротесково-комичной ментальностью: самогоном, люрексом и трениками, дискотеками под народные шлягеры и прочим. Понятие «на время», как водится, быстро утрачивает свой смысл и устремляется к бесконечности.

Тут, кстати, вспоминается недооцененный спектакль Сергея Пускепалиса «Три сестры», поставленный им несколько лет назад в волковском театре Ярославля. Спектакль отчаянно жутковатый, потому что тамошние сестры Прозоровы, как в воронку, как в омут, погружались в мутную провинциальную жизнь и с ужасом замечали, что стали вести себя так, как ее вековые обитатели: с истериками, взвинченными интонациями, битьем посуды и прочим. В пьесе Бородиной и спектакле Кочеткова этой безысходности нет, но есть одновременно грустное и смешное принятие собственной участи. Всюду жизнь – и, может, не стоит делать из этого трагедии, хотя бы публичной. А уж личной… Личной трагедии никто не отменял…

Зрителей здесь рассаживают на балконе, а тесное и длинное пространство перед балконным заграждением становится территорией игры. Масштабы «большого зала» (читай, большой жизни) до поры закрыты панелями. Ноги сидящих в первом ряду не достают до пола, и от этого зритель чувствует себя в подвешенном состоянии, подобно Нине (Ольге Гусилетовой). Пространство устлано толстыми черными матами, и трудно было придумать что-то более удачное. Ноги героини вязнут в этой мягкой и плотной черноте, как в болоте. Трудно передвигаться, выбраться почти невозможно, можно только зарыться с головой, «выкопав» ямку, и на время отдышаться.

Обитатели этого нового места жительства появляются, как куклы в вертепе, покачиваясь над импровизированной «ширмой». А как иначе может оценить их столичная интеллектуалка, переквалифицировавшаяся в школьную учительницу? Вот директор школы Валентин Михайлович (Николай Голубев), его супруга Татьяна Васильевна (Дарья Гайнуллина) и дочь-старшеклассница (Даниэлла Селицка), словно сошедшие с полотна какого-нибудь наивного художника.

Начесы, килограммовый макияж, лыжная шапка, одежонка с рынка, трехлитровая банка с самогоном, который доченька хлещет прямо через край, пока родители не видят. А вот физрук Лариса (Екатерина Директоренко), явно залетевшая сюда из какого-то фильма «лихих 90-х». Актеры существуют в балаганном, масочном измерении – сочно, жирно, броско, утрируя комические черты. Им явно противопоставлена роль Нины, которой приходится и оценивать, и переживать изменившиеся обстоятельства жизни (впрочем, происходит это без всяких «надрывов», весьма иронично). Из этих совместных разговоров – два выхода: немедленно утопиться или хоть чуть-чуть познакомить жителей деревни с иной системой жизненных координат.

Это тоже оборачивается гротеском. Нина, устроившись учительницей МХК в местную школу, решает провести занятия среди местной молодежи. Проецируемые на экран полотна великих художников (на которых то и дело встречаются обнаженные тела) вызывают у деревенских жителей соответствующую реакцию, а стихи Бродского, отчаянно и «в полный голос» декламируемые Ниной на дискотеке, тонут в бодром музоне, под который так весело отплясывать, не задумываясь о том, кто такой Бродский и зачем на картинках сплошь «голые».