Горбачевский рок-н-ролл

На вернисаже дочь первого президента СССР (а именно так в пику Ельцину, называемому первым президентом России, обозначен герой выставки) Ирина терпеливо объясняла, почему в экспозиции так мало собственно Горбачева. В первых залах, например, его портрет появляется только на транспарантах среди членов Политбюро, которые несут на Первомай демонстранты в провинции (снимок Валерия Щеколдина в Ульяновске 1983 года и его же кадр из Дубосеково 1984-го). Дальше в каждой выставочной секции несколько горбачевских фото обрамляет ожерелье из «примет времени»: от красноречиво пустых прилавком и мясных очередей в серии Павла Киссина до панков и рокеров Игоря Мухина.

«Выставка не об отце, – говорит Ирина Вирганская (Горбачева) обозревателю «НИ», – она о том шансе, который давала нам перестройка. Шанс на свободу слова, на возможность съездить за границу, шанс для неофициального искусства выйти из подполья. Это было время перемен и больших надежд. Потом уже оно обросло негативными мифами. Мы такой народ, что склонны мифологизировать историю. Так вот мы стремились показать историю непредвзято, без всяких платьев и ностальгии, с одной стороны, и без сведения счетов – с другой». К чести кураторов им действительно удалось избежать юбилейного восхваления. Есть здесь и острые углы (знаменитый снимок с первого съезда депутатов, когда Горбачев пытается согнать Сахарова с трибуны), а есть и неожиданно ироничный поворот: мы видим М.С. лежащим на кровати в одних семейных белых трусах – оказывается, это сцена из английского спектакля «Московское золото», снятая Виктором Ахломовым. Однако основной фон составляют кадры с художниками и музыкантами клубно-андерграундной культуры 1980-х (тут и Агузарова в нескольких видах, и Тимур Новиков, и, конечно, Виктор Цой, и фильм-эмблема «Асса»). Последний зал так и вовсе состоит из арт-объектов, среди которых мрачным монументом высится то ли черносотенный указатель, то ли трафарет молота Андрея Филиппова с надписью «Умри» (1983 год).

Откровенно сказать, снимки самого Михаила Сергеевича, взятые из его фонда, не блещут ничем выдающимся по художественной части. В отличие, скажем, от американских лидеров Горбачев не имел «прикрепленных» фотографов и никто не выстраивал его имидж на пленке. Впрочем, у президента СССР все же был и отличительный фотосимвол, и несколько эпохальных кадров. И все они неразрывно связаны с образом его супруги Раисы Максимовны. Государственный правитель с женой, не скрывающий к ней своей любви и уважения даже на официальных приемах, – это было посильнее всех заявлений об открытости и новом мышлении. Самый эффектный из этого ряда снимков сделан в Рейкьявике в 1986 году, когда застигнутый порывом ветра на самолетном трапе Горбачев словно прячется за фигуру невозмутимо улыбающейся жены. Присутствие поблизости портретов молодого Гребенщикова сразу навевает его строки о конце тотальной войны: «Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой...»

Юбиляр появился на выставке за полтора часа до ее открытия. Он откровенно признался, что результата не видел и воспринимает затею как сюрприз. Это, однако, не помешало ответить ему на вопрос «НИ»: как он сам себе нравится на фотографиях? «Я не слишком обращаю внимание, хорошо или плохо вышел. Самые дорогие для меня снимки – те, которые навевают воспоминания, с близкими людьми, с соратниками. Когда мы стали разбирать их в фонде, я понял, сколько же пришлось пережить. К восьмидесяти, знаете, уже не до самолюбования». На вернисаже было видно, что Михаил Сергеевич не только не утратил сноровки общаться непосредственно с окружающей его толпой, но и соскучился по живому диалогу. Он откровенно и пространно отвечал на все реплики. Критиковал нынешнее положение вещей в культуре: «Невозможно ставить культуру на самоокупаемость, и нельзя в бюджете держать ее на остаточном принципе. И в советские, и в постсоветские времена на нее давались солидные деньги – не один или два процента, как сейчас». Единственный вопрос поверг экс-президента в ступор: «Изменилось ли ваше отношение к Ельцину? Простили ли вы его?» Последовала красноречивая пауза, за которой последовало: «Человек умер. Наверное, изменилось».