Posted 25 января 2010,, 21:00

Published 25 января 2010,, 21:00

Modified 8 марта, 02:21

Updated 8 марта, 02:21

Режиссер Алексей Бородин:

Режиссер Алексей Бородин:

25 января 2010, 21:00
В этом сезоне Российский академический молодежный театр (РАМТ) идет на рекорд – выпускает шестнадцать премьер. Только что показанные «Алые паруса» стали восьмой премьерой. Таким образом, выполнена половина «стахановской нормы», взятой на себя театром. Режиссеру «Алых парусов», художественному руководителю РАМТа Алексею

– Алексей Владимирович, обычно в успешных театрах очень много суеты – все беспокоятся, волнуются, требуют чего-то... Вы раз за разом ставите очень трудоемкие задачи, успешно их решаете, но при этом суеты в РАМТе никакой нет. Как вам это удается?

– Понимаете, строительство театра – это бег на длинную дистанцию. Бывают, конечно, и короткие дистанции – поставить спектакль, например. Но в целом строительство театра – это длинная дистанция. А спешка при беге на длинную дистанцию ничего не даст: просто будешь сбиваться все время и, в конце концов, совсем не сможешь бежать. С другой стороны, мне еще, когда я в Кирове работал, интуиция подсказала, что каждый сезон надо начинать заново. Нельзя ничего тащить из прошлого сезона в этот. Не имеет смысла. Длинная дистанция предполагает еще, что ты все время берешь новое дыхание – второе, третье, четвертое, без этого нельзя. И останавливаться нельзя, потому что тогда все рухнет. Еще длительная работа в театре не должна превратиться в рутину. Знаете, как бывает: тянешь свое дело, тянешь, и все вроде бы более или менее понятно. Вот так в театре нельзя. Каждый новый период должен становиться совершенно новым. Себя и театр надо кидать в новые плавания без страха. Нельзя себе говорить ни в коем случае, что ты чего-то достиг или достигаешь, – обязательно в этот момент обвалится потолок или кто-то напьется. Вообще самое ужасное, что может быть в театре, – это самолюбование.

– Как происходит: вы или театр дает первый импульс к работе? Или это всегда взаимообмен?

– Конечно, прежде всего надо осознать, где ты находишься, что это за место. В нашем здании когда-то (1924–36 гг. – «НИ») располагался театр «МХАТ 2-й». Так вот, он никуда не делся. И Женя Дворжецкий был убежден, что сидит в гримерке Михаила Чехова. Откуда-то он это решил, или открыл, или придумал, но очень верил. Но ведь действительно в какой-то гримерке Михаил Чехов сидел и, может, именно в этой. И мхатовцы, и вахтанговцы, и Мария Осиповна Кнебель, и Эфрос, который тут поставил несколько спектаклей, и Ефремов, который тут начинал,– все осталось здесь. И вот недавно наш автор – я горжусь, что могу так сказать,– так вот наш автор Борис Акунин написал пьесу, действие которой происходит в театре. «Весь мир – театр» называется. И он имел в виду именно наш театр, я это точно знаю. Когда он начинал писать эту вещь, я свел его с Алешей Блохиным, нашим артистом, который все знает про этот театр как про здание, и он повел Акунина куда-то на колосники, откуда все выглядит, как корабль, еще в какие-то закоулки. Моя задача, одна из самых главных, – это соответствовать месту. Мне это важно. С другой стороны, театр – это такое место, где все время должен гулять ветер. Стоит закупорить окна, как театр превращается в музей, а это очень грустно. И, конечно, поколениями должны входить новые артисты. Поколениями. Вместе. Чтобы мы на них смотрели и восхищались тем, какие они молодые, не знакомые, ничего не умеют еще, но такие новые! Это тоже залог того, чтобы театр жил. Моя задача – сделать так, чтобы не застаивалась кровь. Поэтому время от времени мне надо бунтовать против того, что застаивается. Нельзя этого допускать. А со стороны должно казаться, что все это очень рационально и поступательно. Просто за этой поступательностью должен быть не ум, не расчет, а нервы. И театр, конечно, должен быть молодым – по духу молодым. А как только любой театр становится седеющим дядей, он перестает быть живым.

– Ваши артисты всегда к вам возвращаются, даже после самых успешных «внешних» проектов – скажем, Нелли Уварова после сериала «Не родись красивой», хотя она могла бы сделать себе головокружительную карьеру «в телевизоре». Почему?

– Артисты сюда возвращаются просто потому, что им интересно. Внутри театра они попадают в некое энергетическое поле, где можно репетировать, а это бесценный процесс для артистов. Они возвращаются в дом – не в дом в понятии «домостроя», не в дом с наглухо закрытыми окнами, но в дом, который на семи ветрах, но тем не менее – дом, без которого – хуже. А потом, театр – это же вещь бескорыстная. Такая же бескорыстная, как человеческая жизнь.

– Вы говорили, что надо пытаться формулировать идею, вокруг которой соберутся люди в театре. Какая идея в этом сезоне у вашего театра?

– Я бы сказал, что это «безумный сезон», потому что мы восемь премьер уже выпустили и еще восемь точно выпустим: они вовсю репетируются. Это связано не с тем, что мы гнались за количеством, а с тем, что появились идеи, от которых невозможно отказаться. Разве можно было отказаться от идеи позвать молодых режиссеров, учеников Сергея Женовача, ставить детские спектакли? Нет, ведь это та самая молодая кровь, то самое обновление, которое необходимо. Потом я совершенно случайно познакомился с Занусси, и теперь он будет ставить у нас спектакль. На «Берег утопии» пришел Карбаускис, и ему понравилось. А я ему сказал, совершенно искренне, что слежу за ним и что ценю его, а он возьми да откликнись, просто потому, что ему понравился наш театр. Ну как от этого отказаться? Наш автор Евгений Клюев принес новую замечательную пьесу. И так далее, и так далее – возникло 16 спектаклей в сезон. А еще Стоппард свою новую пьесу хочет видеть только в нашем театре. Могу я Стоппарду отказать? Что я – сумасшедший?! Яна Лисовская явилась из Германии с занятной пьесой – попросила трех ребят, и они репетируют на Малой сцене. Один из студентов Женовача пришел с потрясающей идеей – делать «Республику ШКИД». Ну ведь фантастическая идея, а никому в голову не пришла. Будем делать теперь. Места катастрофически не хватает, понимаете? Карбаускис вон репетирует в фойе – мы выгородили им пространство ширмами и ходим все на цыпочках, шепчем: «Тише, тише, Карбаускис репетирует!» Но это же шикарно! Так и должно ведь быть в театре! Смеха ради скажу, что все везде репетируют, а я закончу «Алые паруса» – и что? Я-то что буду делать? Как-то я вдруг не у дел оказался… А какой смысл быть художественным руководителем, тащить этот воз кошмарный, если при этом не делать того, что хочется? Меня вон зовут много, а я отказываюсь, потому что здесь дел много. И я подумал, что надо взять какую-нибудь пьесу, где два-три артиста, ну и где-то в закутке порепетировать. Я давно люблю одноактные пьесы Чехова и буду после «Алых парусов» делать их. Там в каждой пьесе по два-три человека, можно будет когда угодно собираться. Но это прекрасно, когда внутри своего театра ты чувствуешь себя в контексте очень сильных режиссеров, это, честно говоря, как сказал мой старший внук, – очень прикольно.

"