Как построить новый мир

Биография Василия Чекрыгина могла быть отличным материалом для триллера с элементами мистики. Повороты его судьбы и творчества не укладываются ни в какие штампы и колеи. Шуточное ли дело: в 1921 году, в то время, когда все пролетарские живописцы, презрев классику, строили геометрические проекции будущего, Чекрыгин писал письма с просьбой выделить ему какой-нибудь собор для создания новаторских фресок – картин о будущем воскресении человечества. Этот проект всей своей жизни (а художник предчувствовал, что проживет недолго) он задумал после того, как проникся философией Николая Федорова, всерьез полагавшего, что надо оживить всех людей, прежде живших на Земле, и переселить человечество на другие планеты.

Неистовый Чекрыгин всегда шел против времени: он до хрипоты и драк спорил со своими друзьями-революционерами (Маяковским, Бурлюком), отстаивая классику. Участвовал в авангардистских акциях, но высмеивал Малевича. Его смерть в 25 лет была столь же странной, сколь предначертанной характером его взрывной натуры: рассорившись с тещей на даче, он убежал от ненавистных родственников из Пушкино в Мамонтово. Затем передумал, решил вернуться и хотел прыгнуть на подножку проходящего поезда. Сорвался, попал под колеса и погиб. На этом поезде, по стечению обстоятельств, ехала его жена.

На нынешней выставке в одном зале Пушкинского музея рядом с античными слепками представлены рисунки Чекрыгина, созданные в основном для росписей храма будущего: странные (если не сказать, страшные) духи людей с черными глазницами выплывают из тьмы и толпятся в дикой тесноте. Его быстрые зарисовки углем напоминают наброски Рембрандта и поздние картины Гойи, которыми он восхищался во время единственного путешествия по Европе. В них чувствуется не столько радость будущего, сколько трагедия и безысходность России 1920-х годов (у Чекрыгина есть еще и страшные сцены голода в Поволжье).

Сегодня произведения Василия Чекрыгина – не только музейная редкость, горячий антикварный товар (не случайно на выставке в Пушкинском представлены рисунки из частной коллекции), но и укор нашим чиновникам. В 1981 году внучка Чекрыгина Наталья Колесникова передала государству большую часть наследия своего деда. Условия были несоизмеримы с миллионной стоимостью работ. Предполагалась сравнительно небольшая компенсация (ей была обещана квартира). Кроме того, по настоянию наследницы, все вещи должны были поступить в фонд Пушкинского музея. В итоге не выполнено ни то, ни другое: рисунки распределены между несколькими музеями, о квартире тоже «забыли». Большая часть картин попала в Третьяковку. Наталья Колесникова живет на родине супруга, в Гаване на Кубе, и у нее нет ни средств, ни желания судиться с российским государством. Произойди такое где-нибудь в Европе или в Америке, государство бы под давлением арт-общественности не только бы выполнило все условия, но еще и десять раз изменилось. У нас же сама передача рисунков музею уже считается привилегией, и нынешнее министерство с музейным фондом не несут никакой ответственности за то, что делали их советские предшественники.