Режиссер Лев Додин

– В вашем спектакле есть эпизоды, когда все герои слышат странный шум – шум времени. О чем шумит наше время, Лев Абрамович?

– О том, что с человечеством что-то не в порядке. Так было всегда, об этом шумело и время Чехова. Просто сегодня мы понимаем, что двести, триста лет назад на земле все было гораздо понятнее с человеком и с человечеством. Эта мысль вполне чеховская, потому что когда Чехов говорит о будущем, то имеет в виду время, которое никогда лично ни для кого не настанет. Мы увидим небо в алмазах, как известно, когда там за гробом обретем покой и, наконец, возможность отдыха.

– Традиционно считалось, что герои «Трех сестер» близки интеллигенции и сама эта пьеса написана об интеллигенции. Кто для вас герои этой пьесы?

– «Три сестры» – пьеса о людях, о людях с идеалами, может быть, их можно назвать интеллигенцией, хотя я думаю, что люди с идеалами есть во всех слоях общества, так же как во всех слоях общества есть люди без идеалов или с утраченными идеалами. Я думаю, что эта тема понятна очень многим сегодня, когда почти всех коснулся экономический кризис. Во всем мире люди очень хорошо понимают, что такое несбывшиеся надежды, что такое несостоявшиеся планы, утраченные иллюзии, суровый язык жизни, в котором надо сохранить себя и в котором надо сохранить достоинство, несмотря ни на что.

– Что вас так потрясло в чеховском тексте сегодня?

– Те самые вопросы, которые Чехов ставит перед каждым, кто читает его: ты и жизнь, ты и Всевышний, ты и судьба, ты и твое самоосуществление. Моя судьба, мои отношения с другими людьми, с жизнью, с высшими представлениями, с высшими идеалами, которые есть у каждого. Каждый следует или отказывается от них в меру своего разумения, своих способностей и возможностей. Это и есть современные вопросы. Ничего не надо искать специально. Современно то, что тебя сегодня тревожит, а это – тревожит всех. Тревожит сегодня, тревожило вчера, будет тревожить завтра и будет тревожить вечно, пока не случится апокалипсис.

– Нынешняя премьера – ваш пятый спектакль по Чехову. Каждая предыдущая постановка МДТ ставила в тупик, ломала зрительские стереотипы. Сейчас все ждут, что же оригинального будет в вашей интерпретации «Трех сестер»…

– Ничего не делаю нарочно. Нарочно не будешь ни оригинальным, ни своеобразным. То, о чем вы говорите, скорее стереотипы не зрителей, а критиков. У большинства зрителей нет стереотипов – большинство из них не читали Чехова или читали когда-то давно в школе и помнят его довольно плохо. У меня никогда не было желания что-то ломать, делать что-то вопреки чему-то. Я делаю только то, что мне кажется абсолютным, единственно возможным, а значит, и правильным. А что из этого получается – вопрос будущего времени: от нас ответ на него не зависит.

– Было ли у вас желание поставить всего Чехова?

– Нет, не было. Был ужас перед каждой пьесой Чехова. И он сохранился. В самом начале зимы прошлого года мы первый раз перечитали «Три сестры» и испытали сильнейший шок и потрясение. Представления представлениями, впечатления от других спектаклей – впечатлениями, но когда встречаешься с оригиналом наедине, неожиданно опрокидывается очень многое, и понимаешь, что столкнулся с могучим и совершенно труднорасшифровываемым посланием великого автора.

– «Три сестры» – знаковая пьеса. К ней обращались великие режиссеры ХХ века: Станиславский, Немирович-Данченко, Эфрос, Товстоногов, Любимов… Что для вас значит эта пьеса?

– Я не очень люблю понятие «знаковая», потому что я не очень понимаю, что оно обозначает. Всякое большое произведение знак чего-то, и обращение к нему – тоже знак. Имеет это обращение смысл, приобретает ли оно какое-то существенное значение или нет – зависит от результата. Если думать об этом великом ряде – погибнешь, не приступая к работе. Это действительно одна из самых замечательных пьес мирового репертуара, одна из сложнейших пьес у Чехова (я уже говорил как-то, что «Дядя Ваня» для меня самая красивая, самая гармоничная его пьеса, а «Три сестры» – самая сложная, может быть, самая дисгармоничная его история). По сути, это даже не история, ее довольно трудно пересказать по системе Станиславского. Это целый пласт жизни, выхваченный Чеховым, перетертый его индивидуальностью, воображением, острейшим ощущением болезни, его скептически-оптимистическим отношением к жизни, которая идет подчас независимо от нас и подчас против наших желаний и стремлений; жизни, с которой надо бороться, судьбой, с которой надо бороться, даже если знаешь, что она тебя победит. Во всем этом во что бы то ни стало надо сохранить достоинство, хотя иногда уже не понимаешь, для чего нужно его сохранять. Но почему-то это все-таки нужно, как сказал бы в своих стихах Александр Володин.

– В последние годы вы стали часто обращаться к драматургии Шекспира. Чехов и Шекспир стали самыми репертуарными авторами в МДТ. Говорят, что Шекспира вы ставите, как Чехова, а в Чехове видны шекспировские мотивы. Что привлекает вас в этих двух авторах?

– Для меня существуют три великих театра в истории человечества: древнегреческая трагедия, театр Шекспира и театр Чехова. От каждой из этих ветвей отходят свои побеги и целые исторические пласты литературы. Это очень далекие друг от друга театральные миры и в то же время, как все великое и личностное, они близки, потому что в них максимально пристально анализируется природа человека и сохраняется огромное уважение, нежность и требовательность к человеческой личности. Это есть у Шекспира, когда нам кажется, что все герои укрупнены, и это есть у Чехова, когда нам кажется, что все герои вроде бы существуют в ряду размытого быта, но ведь на самом деле они все – настолько крупные личности! Так происходит прежде всего потому, что Чехов относится к человеку, как к Божьему созданию, абсолютно индивидуальному и не похожему на других. Наверное, занимаясь одной и той же внутренней этической проблематикой, в Чехове используешь Шекспира и в Шекспире – Чехова, а думаешь о греческой трагедии, потому что изначальные мифологические сюжеты и схемы человеческого бытия были заложены уже тогда.

– Премьерные спектакли, первые встречи с публикой всегда волнительны. Что вы ждете от зрителей?

– Сопереживания судеб людей, которые проживают чеховскую историю, соучастия в ней, как в своей собственной судьбе. Ведь это всегда самое главное, чтобы зритель на сцене узнавал что-то о себе, расстраивался по этому поводу и испытывал некоторое утешение от того, что не он один испытывает такие проблемы, муки и драмы, что есть еще герои «Трех сестер», которые испытывают нечто похожее. Соучастие и рефлексия – то, чего ждешь от зрителя. Ради этого впускаешь его в свой процесс, потому что репетировать можно бесконечно и зритель для этого не нужен. Это очень интимный и самодостаточный процесс познания, но обнаружение множественности истории может дать только зритель и тем самым значительно усилить дыхание артистов и тоже освободить их от одиночества и чувства одинокой борьбы с самим собой и с Чеховым наедине со всеми.

Режиссер Лев ДОДИН родился 14 мая 1944 года в Новокузнецке Кемеровской области, где находилась в эвакуации из Ленинграда его семья. Его первой постановкой стал телеспектакль «Первая любовь» (1966) по повести Ивана Тургенева. Работал режиссером в Ленинградском ТЮЗе, в Театре драмы и комедии. С 1975 года – режиссер, главный режиссер, а с 1983 года – художественный руководитель Академического Малого драматического театра (МДТ). Широкую известность в театральном мире Додину принесла постановка спектакля «Дом» (1980). Всего на его счету более четырех десятков спектаклей на подмостках Санкт-Петербурга, Москвы и за рубежом. В 1998 году МДТ получил статус «Театра Европы» – третьим после театра «Одеон» в Париже и Пикколо-театра в Милане. Одна из последних премьер МДТ – спектакль «Московский хор», где Додин выступил в качестве руководителя постановки, – была удостоена премии «Золотой софит» как лучший спектакль 2002 года, премии «Золотая маска» в номинации «Лучший драматический спектакль большой формы» 2003 года, Государственной премии России (2003). Профессор Санкт-Петербургской академии театрального искусства, где заведует кафедрой режиссуры. Народный артист России (1993). Лауреат Государственных премий СССР (1986) и России (1993, 2003), премии президента России (2001). Первым из деятелей русского театрального искусства награжден британской премией имени Лоуренса Оливье (1988). Лауреат премий «Триумф» (1992) и «Золотая маска» (1997, 1999, 2004). В 2009 году награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени.