Арт-фаст-фуд

Просвещение с развлечением – этот принцип лежит в основе большинства проектов американского Фонда Гуггенхайма, который давно называют фабрикой по производству выставочных хитов. Именно таким хитом в Нью-Йорке стала выставка «Россия!» в 2005 году. Громкое открытие с президентами, директорами всех наших музеев и целым парадом шедевров – от древнерусских икон до инсталляции Кабакова – обеспечили России всеамериканскую рекламу как страны великого искусства. Критики, правда, говорили, что такой пробег через шесть столетий не проходит без потерь – обязательно что-нибудь выпадет, потеряется или окажется слишком поверхностным и легковесным. Страшно даже представить, как при таком подходе выглядела бы китайская экспозиция – пять тысячелетий искусства. Между тем Гуггенхайм крепко сел на своего конька – создание блокбастеров. И вот уже Москва принимает главные арт-имена Североамериканского континента в торжественной упаковке – выставка приурочена к 200-летию дипломатических отношений Америки и России.

Представление выставки в ГМИИ задержали больше чем на час – ждали, когда же, наконец, через московские пробки пробьются байкеры на навороченных мотоциклах, едущие из Петербурга. Среди путешественников были директор Фонда Гуггенхайма Томас Кренс, знаменитый актер Джереми Айронс и художник Дэннис Хоппер, чью выставку недавно открыли в Эрмитаже. Когда же господа, наконец, вкатили на байках во двор Пушкинского, разговор о выставке пошел совсем в другом, отнюдь не в академическом ключе.

Джереми Айронс заметил, что после того, как наглотаешься пыли, вдохнешь дорожных ароматов и ощутишь вкус простой пищи в пути (а ехали они не только по трассам, но и по российскому бездорожью), начинаешь по-другому воспринимать и американское искусство. Более живо и актуально.

Другой заслуженный байкер, Дэннис Хоппер, излагал свой взгляд на развитие живописи США так, словно беседовал с корешем по мотоциклу: сначала американцы все принимали у европейцев и были махровыми реалистами, потом, после войны, единственным стоящим направлением оказался абстрактный экспрессионизм (Джексон Поллок – его главный представитель), наконец, реальность вернулась вместе с открытием поп-арта. Вот, собственно, и вся история трехсотлетних инноваций.

После подобного рода «мотоподготовки» многое встает на свои места. Страх критика – как написать про три столетия, когда они складываются из бесконечной мозаики отдельных картин, – улетучивается вместе с дорожной пылью. Выставка – не что иное, как взгляд на искусство Америки проносящегося по континенту байкера. Вон вдали мелькает XVIII век с портретом Джорджа Вашингтона кисти Чарлза Пила (к слову, если задержаться у него на лишнюю минуту, можно обнаружить за спиной Вашингтона флаг нынешнего Европейского союза – прежний вариант знамени Соединенных Штатов). Дальше идут несколько образов с индейцами, и тут же всплывает полотно Джолна Уира «Оружейный цех». И где-то совсем уж в отдалении ковбои арканят диких лошадей в исполнении Чарлза Рассела. Дальше проносимся по колоннаде Пушкинского музея, где развешаны, с одной стороны, типичные «примитивы» в академическом духе, с другой – разные модернистские изыски конца XIX – начала ХХ столетия. И сразу врываемся в экспозицию, где собраны наиболее знаковые вещи. Визуальным акцентом в этом Белом зале становится монументальная композиция Джеймса Розенквиста «Пловец в тумане экономики» (с помадой вместо весел). И этот зал, как это ни странно говорить о выставке, сильно напоминает придорожный мотель – чисто, декоративно и бесстрастно. Имеется даже неоновая вывеска от Брюса Наумана. Лишь на мгновение спокойствие нарушается огромным псом в исполнении любителя комиксов Роя Лихтенштейна (картина «Рррррррррррр!») и электрическим стулом, запечатленным другим основателем поп-арта Энди Уорхолом.

В зале напротив царит многочастная сага Томаса Харта Бентона, созданная по всем канонам социальной живописи 1920-х годов: насилие, угнетение афроамериканцев («Рабы») и тяжелые будни лесорубов. Здесь же имеется пронзительное полотно Джо Джонса «Белая справедливость» – расправа куклуксклановцев над семьей чернокожего.

Самые яркие впечатления ездока ожидают в том зале, где когда-то располагались греческие статуи. Теперь слепки закрыты стенами, на которых висят произведения XXI столетия, близкие по духу типичному поп-арту. Хитом среди такого рода вещей выступает «Ниагара» Джеффа Кунста: вместо потоков воды – женские ноги и сладкие бублики.

Как следует из всего вышеизложенного, главное достоинство проекта – его ясность. Никаких лишних отклонений от курса – от нации-хамелеона к всемирной Америке. Но здесь же и основной изъян экспозиции – ее зацикленность на иллюстративности, отсутствие маневра, споров и сомнений (все они остались в каталоге). Так, например, в Китае в разделе современного искусства показывались видеоработы Мэтью Барни – в Москве никаких мультимедиа не имеется, не говоря уже об инсталляциях или сложных объектах. Основное впечатление от выставки примерно такое же, какое бывает от посещения «Макдоналдса» – все быстро, знакомо, эффективно и рассчитано сразу на всех. Вроде бы наелся и на какое-то время хватит, но понимаешь, что это не высокая кухня, а средний фаст-фуд.