Оркестр устал

В XIX веке Брамс, выступая с концертами в Германии, жаловался, что жизнь стала невыносимой: приходится каждую неделю переезжать из одного города в другой, и нет времени, чтобы сконцентрироваться. Очень многих современных дирижеров это высказывание только рассмешит: в век высоких скоростей принято концентрироваться мгновенно. Но нагрузки Гергиева даже на общем фоне кажутся предельно допустимыми. Когда такие же нагрузки начинает испытывать оркестр Мариинского театра, которым руководит маэстро, это сказывается на качестве исполнения.

График выступлений коллектива в апреле напоминает перенасыщенный раствор: открыв Пасхальный фестиваль в Москве, музыканты оркестра отправились в регионы, порой давая по нескольку концертов в день, потом два дня выступали в Москве, а 16 апреля уже были на Канарских островах. Там, в Лас-Пальмасе, проходили недельные гастроли Мариинки с тетралогией Вагнера «Кольцо нибелунга» (параллельно оркестр давал концерты). В минувший понедельник музыканты вернулись в Москву и в 15.00 уже играли в Университете на Воробьевых горах фрагменты из «Золота Рейна», после чего поехали на вечерний концерт в Большой зал консерватории, мужественно преодолевая пробки. Выступление было назначено на 20.00, и зрители, случайно оказавшиеся у консерватории на час раньше, наблюдали, как толпа усталых людей с музыкальными инструментами и костюмами в руках выходит из автобусов, направляясь к служебному входу. Хористы приехали еще позже. В итоге концерт начался в 20.30. Поначалу казалось, что публика попала на генеральную репетицию. Редко исполняемые сочинения Стравинского не произвели нужного эффекта, хотя пианист Александр Торадзе в Концерте для фортепиано и духовых старался сделать для этого все возможное.

Игра Торадзе стала одной из немногих удач концерта. Наш соотечественник, давно живущий на Западе, придумывает необычные интерпретации опусов Стравинского, смещает акценты и порой вообще играет его музыку как джаз. Однако у него не оказалось достойных партнеров. Конечно, музыканты Мариинского театра держат планку качества, но их энергетика была значительно ниже, чем обычно. А звучание не стоило сравнивать с записями оркестра. Опера-оратория «Царь Эдип», сыгранная в конце, получилась сдержанной, изысканной и очень отстраненной. Гергиев, который в «Весне священной» устраивает на сцене буйство языческих страстей, отнесся к трагедии Эдипа как к фреске, зафиксировавшей события давнего времени. Эдип (Олег Балашов) казался изнеженным и слабым существом. Не верилось, что он когда-то совершил убийство. А музыкальная картина, нарисованная оркестром, хотя и радовала своей красотой, однако переживания героев уже не могли вызывать ни жалости, ни сочувствия.