Posted 24 февраля 2005,, 21:00
Published 24 февраля 2005,, 21:00
Modified 8 марта, 09:35
Updated 8 марта, 09:35
Андрей Кончаловский
– Андрей Сергеевич, в своей жизни вы, много раз добившись успеха в одной области, начинали работу в другой. Снимали фильмы, ставили спектакли в опере, сейчас вот работаете в драматическом театре. Это попытка освоить что-то новое? Или просто желание доказать свой универсализм?
– Многие режиссеры кино приходили в театр и наоборот. У кого-то получалось. Но, как правило, большие, талантливые кинорежиссеры в театре не очень успешны. Про меня иногда критики пишут, что в моих постановках видно, что ставил кинорежиссер. Это бред собачий, ничего не видно, не знают, что написать, вот и пишут. Я – театральный режиссер, когда ставлю в театре. Я – оперный режиссер, когда ставлю оперу. И я – кинорежиссер, когда ставлю кино. Не перемешивая одно с другим, иначе бы я и там, и там, и там облажался. Мне интересен сам процесс поиска. Поэтому театр для меня значит больше, чем кино. Репетиционный период – это поиск. Поиск формы, поиск содержания, поиск средства выразительности. Кино – это же производство, это не творчество. Там надо все знать заранее, импровизации очень мало, поэтому там абсолютно другая специфика. В кино нельзя искать – там надо прийти и снимать. А в театре можно искать, в театре можно поставить спектакль, а потом в процессе переделать его. Увидел, что зритель какой-то скучный, можно переделать. Я хожу на все свои спектакли и непременно что-то меняю. Это живой процесс. А кино законсервировано: просто слил в банку, закрыл, и все.
– Вы однажды сказали, что выбираете авторов по принципу: приятно побыть в обществе гениев. Выбирая автора, вы предпочитаете родственную душу или оппонента?
– Назвать их собеседниками я бы не решился. Я могу их выбрать, как следы великих цивилизаций и мыслителей. А я, как археолог, который пытается понять, что эти великие хотели сказать. Собеседник предполагает ответ. Я был бы собеседником, если бы Антон Павлович Чехов мне сказал: «Андрей Сергеевич, что же вы такое наваляли!» Или: «Андрей Сергеевич, замечательно, я не ожидал, что ты поставил так!» Знаете, чем великие пьесы отличаются от невеликих? Тем, что они говорят о вечных человеческих загадках. Они пытаются всегда говорить о той тайне, которую представляет собой человек. Почему человек вдруг животное, почему человек – ангел, почему ангел и животное тесно переплетены? Почему мы иногда любим злодеев и можем не любить замечательных, невинных людей? Это все загадки, на которые великие произведения, авторы великие пытаются ответить и никогда не отвечают. И в этом Чехов, Шекспир, Эсхил, Ибсен, Стриндберг…
– Удивительно, что вы выбрали пьесу женоненавистника. Казалось бы, это качество должно было вас оттолкнуть…
– Понимаете, эта фраза, что автор не любил женщин, справедлива, но она не высказывает точно, что происходит со Стриндбергом. Можно не любить человечество и радоваться своей нелюбви. А можно не любить и страдать. Это две разные концепции. Стриндберг не любил женщин, но он очень страдал от этого. Эта боль художника и есть, собственно, исходный толчок для его пьес.
– Все равно какие-то сцены, фразы сложно читать и воспринимать. Особенно в нашем феминистском мире.
– Пьесы вообще не надо читать, они не для чтения. Пьесы – это дорожная карта, тропинка в лесу, которая теряется иногда и ведет тебя не в ту сторону. Когда человек ставит пьесу, он не знает, о чем она.
– То есть, о чем спектакль, становится понятно только в процессе работы?
– А может быть, даже и после. Ведь важно не получить ответ, а важно двигаться в нужном направлении. Великие режиссеры никогда не дают ответов, они тебя ведут через коридоры, которые являются руслом чувства. Ты пугаешься, плачешь, влюблен, смеешься и не знаешь, зачем это все делается. Потом ты выходишь заплаканный, с чувством благодарности. «Искусство – это сообщение чувств», – как говорил Лев Николаевич Толстой. Больше ничего.
– Вам близка идея Чехова о том, что через сто лет жить будет лучше?
– Это не Чехова идея, это идея его героя. Его герои часто мечтатели, прожектеры, претенциозные и не очень умные люди. Это совсем другое. Я думаю более проницательно. Чехов сказал словами доктора Астрова, который далеко не прожектер: «Русские леса трещат под топором, и человеку, забитому, измученному, лень нагнуться и поднять с земли топливо». Это когда написано? Сто двадцать? Сто десять лет назад? Вот это Чехов. И через двести лет ничего в мире не будет. Люди, львы, рогатые олени, куропатки – все вымерло. Только бледная луна над пустыней!
– Вы никогда не задумывались, персонажем какого писателя вы сами хотели бы быть? Толстого, Достоевского, Мопассана?
– Чехова. Чехов вообще писал о людях, которые заблуждаются. Чехов сказал: «Никто не знает настоящей правды». И это самое глубокое, что можно сказать.
– Странно, мне казалось, что вы с Чеховым предельно полярные человеческие типы…
– Разве дело в этом? Речь идет о том, какое у него мироощущение и как он относится к людям, как относится к злу, добру, как он относится к России. И я очень согласен с его отношением к России.
– Что именно вы имеете в виду?
– Ну, он разные вещи делал. Он даже пытался быть полезным государству. Но из этого ничего не получилось. Он понял, что государству он не нужен. Когда он это понял, то пошел своей независимой тропинкой. Есть два человека, которые для меня бесконечно являются собеседниками, с кем можно беседовать, и я с ними беседую постоянно – это Рахманинов и Чехов. Пожалуй, эти два человека для меня наиболее значительные фигуры по тому, как они относились к жизни, к России, к людям. Чехов много невероятных вещей написал о темноте России, о ее дикости, жестокости, о бессмысленности русской жизни, о жизни провинциальной, которая пуста, глупа, скучна. Как люди любят пророков и вещателей, как они обманываются, как любят обманываться о том, какое это стадо! Или о русской критике он пишет: «Ну, какая животная, слепая ненависть! Они нас судят, будто мы не художники, будто мы арестанты». Это же все о России. Талантливый человек в России не может быть чистеньким и трезвым. О России он много написал, и с ним я абсолютно согласен. И то, что наши люди еще далеко не могут и не готовы жить в демократии или там в какой-то либеральной идее. Нищие, замученные, не прошедшее
совершенно никакой интеллектуальной эволюции, они живут во многом правилами первобытной общины. Эта крестьянская общинность осталась, она не разрушилась. Сталин очень точно сделал колхозы, и все крестьяне туда сами потянулись.
– Но ведь сколько времени прошло. Поглядите, ведь даже за последнее десятилетие Россия сильно изменилась.
– Абсолютно не изменилась. Русский человек не изменился. А почему он должен измениться?
– Хотя бы потому, что появилось больше людей независимых, свободных.
– Кто вам сказал, что они независимы? Это только кажется. В России никогда не было независимых людей. Если вы думаете, что Савва Морозов был независим или какой-нибудь Мамонтов, я говорю – это иллюзия. Они могли быть в какой-то мере независимы, в России разрешали быть богатым... или не разрешали. Так дело же не в этом. Чтобы люди изменились, нужна не смена экономических условий. Экономические условия не меняют культуру. Ведь культура – это не Пушкин и Достоевский. Культура – это то, как ты утром встаешь. Как ты разговариваешь с женой. Как ты воспитываешь своего сына. Как ты платишь налоги. Как ты ходишь в туалет – в общественный, а не в свой. Каких людей ты принимаешь на работу, как ты общаешься со своими соседями, партнерами, конкурентами, как ты относишься к закону и так далее.
– Мне казалось, что постепенное развитие цивилизованных навыков постепенно проникает и в быт. Люди стали жить чище…
– Люди стали жить чище дома. А войдите в общественный туалет, в котором нет двух уборщиц. Почему я это говорю? Надо не забывать классиков марксизма, которые говорили про объективно-исторические условия, меняющие в течение веков человеческое сознание. Культура не может быть изменена политикой. Это глубочайшее заблуждение большевика Ленина и капиталиста Буша. В этом смысле Буш – абсолютный ленинец. Он думает, что он прикажет армии, и этим приказом он сможет создать демократию. То же самое думал Владимир Ильич. Это страшные люди, это большевистская иллюзия, потому что нельзя изменить культуру политикой. Политика не определяет культуру. Сколько было политики у нас, начиная от царской и кончая ельцинской, проходя ленинскую, сталинскую, брежневскую, а культура не изменилась. Зато культура меняет политику – это да. Какая бы политика у нас ни случилась, она вся будет изогнута русским сознанием в ту сторону, в которую ему надо. Простой пример. Кричат: коррупция, коррупция! Коррупция была, есть и будет до тех пор, пока не изменится культура. Русская культура не имеет антител против коррупции. Это как плохой иммунитет, и обязательно будет вирус. И она будет развиваться всегда, какая бы политика ни пришла. Сталину удалось коррупцию сломить, когда он расстрелял тысячи, миллионы человек. Получается, что террор может одолеть коррупцию, а при либеральном государстве коррупция будет цвести.
– В России коррупция уходит куда-то в глубь веков. Похоже, искоренить ее невозможно. Разве вы сами так не считаете?
– Давайте определимся, что такое коррупция, и поймем, что ничего плохого в ней нет. Что такое коррупция? Коррупция – это использование служебного положения в личных целях. Это значит, что чувства человека важнее закона. К закону русский человек всегда относился без всякого уважения. Для приятеля, для себя, для детей он нарушит любой закон. Вообще коррупция – это определенное выражение любви. А как же иначе? Сделай, Вася. И он делает. Мы крестьянское общество. А крестьянское общество всегда враждебно государству, ибо государство никогда ничего крестьянину не давало, только отнимало. Это самые очевидные трюизмы. Россия – крестьянская страна, у которой этический код православный и первобытно-общинный. Православие – религия неразвивающаяся, она поэтому и называется ортодоксальной. А поскольку православие не развивалось, там не произошло того, что называется на Западе «отчуждением самосознания». Я не говорю, что это плохо. Напротив, слава Богу, нам повезло. Просто речь идет о том, что необходимы либо исторические условия, либо усилия тоталитарного государства для того, чтобы что-то создать. И создание таких предпосылок – это реформа национального сознания.
– В сегодняшней России само слово «реформы» давно вызывает просто физиологический страх. Это слово стоит в том же ряду, что «стихийное бедствие», «война» и «Божья кара»…
– Это у вас крестьянский страх. Реформы нужны. Они могут быть ошибочно сделаны, они могут быть непродуманны, но они абсолютно правильны по посылке. Нельзя жить при капитализме, а получать зарплату как при социализме. Самое ужасное, что никто не объясняет народу, что происходит. Сегодня у государства пропагандистского инструмента нет. У нас нет ни отдела идеологии, ни отдела пропаганды. Что пропагандировать – неизвестно. Телевидение зарабатывает «бабки», и государство на телевидение повлиять не может. Разве что запрещают телевидению рассказывать плохие вещи про правительство. В остальном телевидение сейчас – аппарат для сшибания «бабок».
– Но ведь для того, чтобы что-то пропагандировать, нужно иметь хоть какую-то идеологию, цели, ценности?!
– Идеология есть, просто ее не берут на вооружение. Люди, которые сегодня управляют государством, к сожалению, не культурные люди. Они не знают, ни что такое культурология, ни что такое русский народ. Интуитивно Путин чувствует, что такое русский народ, но культуры ему не хватает для того, чтобы собрать по-настоящему серьезных людей. У нас, пока гром не грянет, мужик не перекрестится.
– Раньше ориентиры часто искали в книгах, в театре, в кино, наконец. Сейчас редко кто обращается к искусству с этой целью.
– В театры еще ходят, а в кино не ходят, книги не читают. Потому что сейчас появилось новое поколение ребят, которое воспитано на глобализации, «поколение пепси» возьмет от жизни все. И эта философия катастрофически губительна для русского ума. Потому что американец может быть неграмотным человеком, но у него этический комплекс очень четкий: он работает, платит налоги, не ворует. А русский человек не работает, ворует и не платит налоги. Это ментальность. Но русский человек духовно пытлив, американец – нет. У русского человека нет понятия «время – деньги», а у американца есть. Пока время не деньги, то можно еще думать. Наша отсталость нас спасет.
– Хотелось бы верить... Но вы это серьезно?
– Землю ожидает глобальная климатическая катастрофа. А радикальные изменения климата приведут за собой радикальные изменения философии и политики. Запад забудет о своих либеральных свободах и будет отстреливаться от эмигрантов, которые будут ползти по земле и плыть на лодках. Будут отстреливать. Это точно. Это не я сказал, а Пентагон. Они же выпустили сейчас свою знаменитую статью «Глобальные изменения национальной безопасности». А поскольку мы уже живем в очень плохом климате, то хуже не станет, так что все будет хорошо. Почему я говорю «наша отсталость»? Потому что Китай, Индия и мусульмане не отсталые – они просто видели в гробу все это. Мы же все время смотрим на Запад, не понимая, что Западу кирдык...
Справка «НИ»
Андрей КОНЧАЛОВСКИЙ родился 20 августа 1937 года в Москве в семье писателей Сергея Михалкова и Натальи Кончаловской. Окончил Московскую консерваторию по классу фортепиано и режиссерский факультет ВГИКа. Студенческий короткометражный фильм «Мальчик и голубь» в 1961 году был удостоен приза «Бронзовый лев» на Фестивале детского кино в Венеции. Дипломная работа – фильм «Первый учитель» (1965) по повести Чингиза Айтматова – получил приз жюри на Кинофестивале молодых кинематографистов в Йере, а исполнительница главной роли Наталья Аринбасарова на Кинофестивале в Венеции в 1966 году была отмечена «Кубком Вольпи». В 1966 году Кончаловский снял фильм «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж». Фильм пролежал на полке более 20 лет, зато в 1988 году на него буквально пролился дождь наград на отечественных и международных фестивалях. До своего отъезда в США в 1980 году Кончаловский успел снять фильмы «Дворянское гнездо», «Дядя Ваня», «Романс о влюбленных», «Сибириада», каждый из которых удостаивался призов на советских и международных фестивалях. Карьера в Америке также была успешной: в его фильмах («Любовники Марии», «Сбежавший поезд», «Застенчивые люди», «Гомер и Эдди», «Танго и Кэш» и других) снимались Сильвестр Сталлоне, Настасья Кински, Вупи Голдберг, Джералдин Чаплин, Изабелла Росселлини, Эрик Робертс, Курт Рассел, Боб Хоскинс, Джули Эндрюс. Кончаловский работал и в театре. Им созданы спектакль «Чайка» в парижском «Одеоне», поставлены оперы «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» в «Ла Скала» и парижской «Опера де Бастий», «Война и мир» в питерской Мариинке.