Флаги в пыли

Входившее в профессиональную жизнь в начале нулевых режиссерское поколение Миндаугаса Карбаускиса довольно долго воспринималось некой совокупностью, своего рода групповой фотографией, где каждый подавал надежды и никто особо не выделялся. Как водится, надежды оправдываются далеко не всегда. За прошедшие годы стало понятно, что «сохранить профессию», а тем более «сохранить лицо» удалось единицам. Кто ушел в антрепризу, кто – в телесериалы. Кто и вовсе, языком Шварца выражаясь, пошел по плохой дорожке прямиком в государственный ломбард: обслуживает сценические амбиции высокопоставленных чиновников и рассказывает с экранов всех утюгов о своей насыщенной духовной жизни... Миндаугас Карбаускис, как колобок из детской сказки, сумел и от бабушки уйти, и от дедушки вырваться. Ускользнул из рук спонсоров и начальства, уклонился от ласк масс-медиа. Проскользнул между Сциллой и Харибдой: не ушел в подполье, остался в поле большого театра, но и художественной свободой ни разу не поступился. Даже завидная репутация «самого независимого режиссера столицы», похоже, не стала для него парадным мундиром. Все попытки назначить его «лидером поколения» проваливаются так же, как и попытки «прикормить» и «приручить».

Он живет себе наособицу, найдя последние годы нишу в РАМТе, и ставит, что душа велит, пытаясь разобраться отнюдь не с теми «актуальными проблемами», которые сейчас носят, но с вопросами, о которых редко задумываются. Так, в «Будденброках» одним из главных действующих лиц стала… толстая родовая тетрадь, в которую веками вписываются главные семейные события: рождения, крещения, первые школьные годы, помолвки и браки… У кого сейчас из зрителей спектакля есть дома такая библия прапрапрадедов? У кого осталось в словаре и в душе понятие «честь рода», обязательства перед фамилией и делом предков? Кто готов пожертвовать собой ради «чести фирмы»?

Сергей Бархин воздвиг на сцене абрис-каркас не то церкви, не то амбара. Справа расположил парадный обеденный стол, накрытый белой скатертью. Справа – церковные скамьи с разложенными книгами псалмов. Хоровое пение псалмов, выстроенных по хронологии, становится зачином каждой картины: от сватовства коммерсанта Грюнлиха до смерти маленького Ганно. Из многоярусного, многонаселенного и многосоставного романа Томаса Манна Карбаускис выбрал линии Тома и Тони Будденброков, последних ревнителей чести предков. И сосредоточился не на годах процветания почтенного торгового дома, но на его закатной поре. Режиссер пожертвовал плотностью тщательно выписанного бюргерского быта с его обильными застольями и ритуалом семейных сборищ, вымарал всех упоительных чудиков (чего стоит хотя бы прожорливая старая дева Клотильда). Можно сказать, что от романа Манна осталась схема истории о гибели почтенного семейства коммерсантов и каркас излюбленной мысли «жизнь на краю гибели».

Выросший в бюргерской среде, Томас Манн менее всего был склонен воспевать поэзию «купеческого дела» и его героев. Для него гибель рода Будденброков – закономерность, вырастающая из высокомерия семейства, сосредоточенного на собственном преуспеянии… Заставший эпоху развала всех и всяческих ценностей и понятий Миндаугас Карбаускис к пафосу служения делу – пусть и чисто купеческому – относится с пониманием и уважением. Мужество «последних в роду», обороняющих честь семьи и фирмы, – в его постановке сродни мужеству солдата, гибнущего на защите обреченного рубежа.

Как всегда у Карбаускиса, чужие актеры быстро принимают его символ веры. На спектакле «Ничья длится мгновение» команда только формировалась, в «Будденброках» мы видим сложившийся ансамбль исполнителей. Хороши озабоченные родители – Андрей Бажин (Консул) и Лариса Гребенщикова (Консульша). Легко и точно играют Дмитрий Кривощапов (Грюнлих) и Татьяна Матюхова (Ида). Но мотором постановки становится дуэт Дарьи Семеновой –Тони и Ильи Исаева – Тома. Эмоциональная и физическая подвижность Тони оттеняет монументальную солидность ее брата. Ее женское легкомыслие и пластичность – его мужскую основательность и несгибаемость. Однако такие непохожие брат и сестра, оба на свой лад, пытаются поддержать угасающий торговый дом Будденброков. Тони жертвует любовью, несовместимой с «честью фирмы», Том надсаживает жизнь, всю без остатка отдавая ее семейному делу.

В финале – выстроившиеся группой, как для фотографии неведомого фотографа, ушедшие Будденброки наблюдают за оставшейся последней представительницей рода Тони. Она пакует остатки фамильного парадного сервиза, обещает «не сдаваться, пока жива», и ее голос звучит тихо и гордо, как флаги в пыли…