Между ангелом и демоном

Понятное дело, соблюдена хронология. Но «Свадьба Кречинского» и без этого наиболее популярное произведение Сухово-Кобылина. Другое дело, что во множестве постановок российских театров история эта рассказывается просто и незамысловато, в бытовом ключе. Хотя Сухово-Кобылин – тот еще «бытописатель». Да, он назвал свою трилогию «Картины прошедшего», но был далек от элегического созерцательства, зато зол и язвителен, поскольку мотивы пьес брал из собственной весьма непростой биографии. Да и со словом «прошедшее» явно поспешил, поскольку ситуации плавно перекочевали в будущее, перейдя в категорию вечных.

Виестурс Мейкшанс, нацелясь на трилогию, естественно, уже и на первую ее часть посмотрел сквозь призму итога. Дальше-то у Сухово-Кобылина сгущались социально-обличительные краски, являлась сатирическая мистика с ее мрачноватым оборотничеством, играми со смертью и воскрешением. Мейкшанс зацепил все это уже с самого начала, поместив героев пьесы на фантасмагорические территории и избавив многих из них от бытовых поведенческих примет.

Сценограф Рейнис Сухановс сочинил два полярных пространства для жилищ Муромских и Кречинского. Первое похоже на тесный и узкий склеп с серыми стенами и лежащим на головах потолком. Явно не место для жизни в ее полноценном понимании, к тому же в финале первого действия все это медленно опускается в неведомую глубину сцены. Да и герои, за исключением, пожалуй, Муромского (Николай Чиндяйкин), тоже, кажется, обитают в каких-то параллельных мирах. Застывшая монументальной статуей Атуева (Янина Колесниченко) с выдающимся бюстом, золотыми зубами и прической советских «официальных» дам. Только хорошо заученные жесты, иллюстрирующие не менее заученные речи, способны обозначить одушевленность статуи. Лидочка (Наташа Швец) является встрепанной ведьмочкой, способной обернуться пылкой русалкой в зеленом платье. Все время падающий от собственного нервного возбуждения Нелькин (Александр Усов) похож на суетливого зомби. Подлинность страстей, мыслей и поступков смикширована экстравагантностью повадок, но до конца, впрочем, не скрыта.

Но вот вам «квартирка» Кречинского (Александр Голубев) – пространство для мифических великанов, в котором люди реальные кажутся копошащимися где-то внизу муравьями. Встроенный в холодную кафельную стену гигантский холодильник словно бы открывает дверцу в иные пространства. Впрочем, дверь реальная, до ручки которой без стремянки не дотянуться, открывается тоже не на московскую улицу, но во что-то темное, мрачное, загадочное, с засохшим деревом у входа, с воронами, это дерево облепившими. Это жилище – тоже некое подобие не склепа даже, но его предвестника – гипертрофированного морга.

Там хозяйничает мрачная старуха Федора (Ольга Барнет), при любом движении снаружи хватающаяся за ружье. В нее уже обернулся прописанный автором слуга Федор. Там отчебучивает свои пластические вариации «мелкий бес» Расплюев (Игорь Хрипунов).

А вот главный интриган Кречинский в исполнении Голубева здесь вышел фигурой спорной. Кого же хотел сделать из Кречинского Мейкшанс, пока до конца не понятно. Вроде бы фигура отчасти «демоническая», хотя и в комическом варианте, – с кровавой подкладкой плаща, уходами «под землю» в дымовой завесе, с собственным оркестром в придачу ко всему. С другой стороны – мягкая неопределенность речей и поступков, явно не подтверждающая задатков коварного короля интриги. Получилось серое обтекаемое «нечто», непонятно по каким причинам всех вокруг заворожившее. Хотя, может быть, именно в этом и кроется режиссерский замысел: мол, все мы идем за неясной серой тенью, ломая собственные судьбы ради чего-то призрачного, в реальности отсутствующего, но манящего за горизонты этой реальности.

Впрочем, оценить общий масштаб режиссерской картины удастся лишь по завершении проекта. Но уж во всяком случае не хочется разочарованно закрывать сценическую книгу на середине, потому что грядущее продолжение явно интригует.