Актер Андрей Смоляков:

– Ощущаете, что прожили полвека?

– Это же просто возраст – не более того. В театре, где я служу, меня окружают в основном молодые люди, они все обращаются ко мне на «ты».

– Кроме «Табакерки», вы играете и в «Практике», и в МХТ. Не хотели, кстати, перейти работать в Камергерский переулок?

– Ну, во-первых, никто не предлагал. А потом, «Табакерка» – это мой дом, в лучшем смысле слова, в котором я уже 30 лет, с самого момента его возникновения. Это дом со своим хозяином. Хозяином с большой буквы.

– Вы очень много снимаетесь. Кем вы себя считаете – артистом театра или киноартистом?

– Если есть интересная роль, то нельзя чему-то отдать предпочтение. Но артисту без театра нельзя. Это такой необходимый тренинг. В театре ты – исполнитель и инструмент в одном лице. И только театр дает такую возможность.

– Многие были удивлены тем, что вы вдруг сыграли в «Олигархе» в театре «Практика», где не чураются нецензурной лексики…

– В том числе и ради этого сыграл в «Олигархе». Это – желание поговорить современным языком на сегодняшнюю тему. Иногда хочется, чтобы и это тоже было. Как говорится, «утром в газете, вечером в куплете», да? У Эдуарда Боякова такой театр, именно для современной драматургии.

– От чего или от кого прежде всего зависит атмосфера в театре, как она складывается?

– От того, кто у руля. То есть от режиссера-худрука. Но я не согласен с расхожим мнением, что артист должен быть глупым – что режиссер говорит, то артист и делает. По моим наблюдениям, артисты – люди думающие, им интересно созидать, я вижу таких артистов и в своем театре.

– В кино вы сыграли более 60 ролей. Весьма впечатляющий рекорд!..

– Так это, знаете ли, очень забавное дело – сниматься в кино. А потом, я снимаюсь уже очень давно, с самого 1-го курса. Так что по две картины в год и получается.

– Ваши кино- и телепоклонницы после «Дня рождения Буржуя» занесли вас в список самых брутальных мужчин. А продолжение «Буржуя» будет?

– Нет, куда же еще?.. Во-первых, мой персонаж там куда-то исчезает. Были, однако, предложения продолжить, но – нет, все это было бы уже притянуто за уши. Уже и вторая часть была немного искусственной. Хотя первый фильм был очень хорошим, на высоком уровне сделанным. У нас же тогда с кино было совсем плохо.

– Сейчас снимаетесь?

– Да, в нескольких проектах. Это сериал «Дом образцового содержания», очень интересная история жителей одного дома на протяжении целого века. Еще играю главу немецкой контрразведки в четырехсерийном фильме «Китайский сервиз» – про покушение на Сталина. В «Любимой дочери папы Карло» играю отца.

– Уже отца…

– Ну что поделать? А еще «Вий»…

– Не боитесь в таком фильме сниматься?

– Вы знаете, я ведь и Актера в «На дне» играю. А он, как известно, повесился. И еще «Отец» Стриндберга, да и Хлудов в «Беге» Булгакова, знаете ли...

– Многие считают, что роль может стать «вторым я» артиста...

– Я смотрю на это по-другому. Ну да, кто-то тяжело выходит из роли, говорит: «Ищу себя после спектакля несколько дней». Что касается меня... Есть такая вещь, как аплодисменты в зале. Чем дольше длятся эти аплодисменты после спектакля – тем приятнее. Это удивительный душ, что смывает весь налет драматических ощущений, которые ты только что изображал.

– Все равно «изображал»? Не «жил»?

– Все равно изображал. Потому что это, как ни крути, ремесло, наше актерское ремесло. Не интересно играть температуру 36,6. Интересно – 41 и выше. И потом, к образу нельзя подойти вплотную, всегда есть какая-то грань. Можно лишь приблизиться – но никогда нельзя войти полностью.