Posted 23 октября 2014,, 20:00
Published 23 октября 2014,, 20:00
Modified 8 марта, 02:04
Updated 8 марта, 02:04
Актриса и режиссер Вера Глаголева
– Вера Витальевна, расскажите, почему вы выбрали для экранизации именно «Месяц в деревне»?
– Не могу сказать, что это было желанием всей моей жизни. Просто сейчас остро не хватает современной драматургии. После картины «Одна война», которая была для меня очень мощным проектом именно по концентрации чувств (это драматическая история о женщинах, у которых родились дети от немцев), мне хотелось не просто «проходного» сюжета, а выйти на обобщения... Вот почему возник «Месяц в деревне», ведь герои этой пьесы за несколько дней переживают очень глубокие и сильные чувства. Тургенев очень точно знал и смог описать женскую психологию, аристократизм и благородство русского дворянства. То есть то, что сейчас, к сожалению, утеряно. И, я боюсь, навсегда.
– Раз все эти чувства утеряны, у вас нет опасения, что зрителю будет сложно воспринять фильм?
– Мы пытаемся нашим фильмом достучаться до молодого поколения, привлечь внимание молодежи к бессмертной классике. Если мы были когда-то самой читающей страной в мире, то сейчас не знаю, как в мире, но у нас читают очень мало. Но мне хочется все-таки достучаться до сердец.
– Как вы думаете, вам легче будет достучаться до женских сердец или до мужских?
– Безусловно, до женских. Все-таки не зря картина называется «Две женщины». Но чем хороши такие премьерные просмотры, которые были у нас, так это тем, что мужчины, казалось бы, совсем далекие от этих «женских» эмоций, не остаются равнодушными и находят своих героев, делают какие-то выводы. Герой Балуева – Аркадий Ислаев – и Ракитин в исполнении Рэйфа Файнса, их общение на протяжении всей картины, особенно их финальный диалог, западают в душу. Мне многие говорили об этом.
– То есть вы надеетесь, что этим фильмом вам удастся воспитать чувства?
– Это, безусловно, наш посыл современникам, особенно молодежи. Потому что сейчас практически стали анахронизмом понятия любви, преданности, верности, сострадания. Вообще, в нашей картине все строится на любви. Здесь все друг друга любят, предают и страдают из-за этого... Вот Наталья Петровна – я не могу сказать, что это «моя героиня», что я ей сочувствую. Но то, что она способна понять, что пошла на подлость и что от этого она страдает, – для меня самое важное в этом произведении.
– В современном кино вы такой накал чувств, последнее время встречали?
– Конечно. Причем, как ни странно в американском, хотя некоторые воспринимают его как «попкорновое». Но там тоже есть очень сильное авторское кино. Я могу назвать, например, «Август» с Мэрил Стрип. Это грандиозная картина... Я просто в восторге от картины «Небраска», которая, казалось бы, очень проста. Старик, думая, что он выиграл миллион, едет получать деньги через всю страну. И то, как его семья к этому относится, как его сын едет с ним в это путешествие, – все это так ненавязчиво и так тонко учит добру, что перехватывает дыхание. Это гениальное кино, хотя сделано минимальными средствами. Картина черно-белая, но с такими пейзажами! Настоящая живопись...
– У вас, кстати, тоже картина очень живописная...
– Мы с оператором Гинтсом Берзиньшем специально обращались к работам известных русских художников. У нас почти каждый кадр – это ожившая картина Сороки, Венецианова или Левитана. Мы проштудировали очень много живописи, много раз были в Третьяковке... Даже некоторые костюмы, в частности дорожный костюм Ракитина, «взяты» нами из работ Репина.
– Судя по всему, и музыка подобрана далеко не случайная?
– Музыка у нас оригинальная, кроме трех произведений. Когда в картине Наталья Петровна играет на фортепиано, это звучит произведение Дебюка, композитора очень популярного в 50-е годы XIX века... Еще звучит известный романс Глинки. И это тоже неспроста, ведь мы снимали картину в имении этого композитора. И еще звучит музыка Ланера. Помните, в одном из тургеневских стихотворений в прозе есть такая фраза: «И ланеровские вальсы звучали из открытых окон». Мне очень важно было передать дух того времени, и мы решили, что гувернантка Елизавета Богданова должна разучивать с мальчиком именно ланеровский вальс. Всю остальную музыку написал специально для нас чудесный питерский композитор Сергей Баневич...
– Да, я помню его прекрасную музыку к фильму о Паганини...
– Он вообще замечательный композитор! Сейчас в Большом театре готовится постановка его оперы «История Кая и Герды», которая с успехом шла в Мариинке много лет... Он настоящий классик сегодняшнего дня. Мы работаем с ним очень давно, с первой моей картины. Мы очень дружим, и я очень люблю его и ценю эту дружбу. Он, кстати, уже получил приз имени Михаила Глинки за наш новый фильм на смоленском фестивале «Золотой Феникс», а мы там получили Гран-при.
– Ваш фильм еще не вышел в прокат, а уже собрал довольно много призов!
– Да, оператор получил приз в Благовещенске. Там мы тоже получили Гран-при. И еще картину показали во Владивостоке на «Меридианах Тихого» – не в конкурсе, а на открытии фестиваля. И там был Рок Бриннер, сын актера Юла Бриннера. Он вручал приз, который Бриннер учредил за самый яркий дебют. И вот нашей Ане Левановой, которая сыграла Верочку, вручили этот приз. Это очень приятно, потому что дает силы верить в то, что у нас все получится. Ведь нам в январе предстоит прокат, и нужно для этого заявить о себе. Хорошо, что компания «Парадиз» готова вместе с нами пойти на это непростое дело. Сейчас ведь очень сложно с прокатом. Действительно, американские фильмы наступают. Впрочем, я ничего плохого в этом не вижу. И то, что Юрий Кара недавно предложил запретить американское кино, – это совсем неправильно. Надо бороться за своего зрителя, он – есть. Не надо запрещать американское – надо поддерживать российское кино. Правильно и грамотно составлять программы, которые поддерживают отечественный кинематограф.
– Сейчас принимают множество законов, которые внедряются в творческий процесс: то одно нельзя снимать, то другое... Как, по-вашему, такое пристальное внимание государства не мешает работе?
– Вы имеете в виду законы о мате и курении? Я не тот режиссер, который использует все это в своих картинах. Может быть, для кого-то это катастрофа, но я придерживаюсь того, что кино должно возвышаться над всем этим, учить добру. Я не знаю, можно ли это делать через мат...
– А Министерство культуры финансово поддерживало ваш фильм?
– Конечно, и Министерство культуры, и Фонд кино. Но не с первого раза. Два года мы подавали сценарий на рассмотрение в экспертный совет, а прошли только с третьего раза. Мы просто бились-бились и добились.
– У вас это – международный проект. Вам какие-то условия ставили зарубежные представители? Например, что обязательно надо снимать зарубежных артистов?
– У нас не было такого обязательства, но пожелания были, и это совпало с нашим видением. Когда я искала человека на роль Елизаветы Богдановны, просто по фотографии подумала, что у Сильвии Тестю потрясающее лицо и она бы нам подошла. А мне сказали, что она обладательница двух «Сезаров» и очень известная во Франции актриса. Тогда я решила, что неприлично такую крошечную роль предлагать актрисе, которая привыкла к главным ролям и получает «Сезары». Но ей все-таки сценарий послали, и оказалось, что она любит русскую классику и даже, когда училась в театральной академии, играла в «Месяце в деревне» Верочку, поэтому она согласилась.
– А как возникла идея пригласить Рэйфа Файнса?
– Это была наша мечта с продюсером Натальей Ивановой. Когда я представляла, кто бы мог сыграть Ракитина, то мне казалось, что только один актер может это сделать идеально. Это Файнс. После того как вышел «Английский пациент», я внимательно следила за его творчеством. Мне очень нравилось то, что он делал. Правда, когда он приехал в Россию, я никак не могла понять, почему вокруг него такой ажиотаж среди детей и подростков. А оказалось, что он играл Волан-де-Морта, и молодежь его знает не по «Английскому пациенту» или «Списку Шиндлера», а по «Гарри Поттеру»... Но он, конечно, великий актер, работать с ним было настоящее счастье!
– А не трудно было?
– С любым талантливым человеком непросто. Но мы находили общий язык. И в прямом, и в переносном смысле. Он говорил с нами на русском языке и играл на русском. Он потратил на этот проект три месяца – жил в Москве и учил язык. Он очень «углубился» в Россию. Кажется, что ему даже удалось перенять русскую ментальность, а истинный аристократизм ему был свойственен всегда, это его сущность. Он человек тонкой организации ума и души. И мне кажется, что в созданном нами XIX веке ему было очень комфортно – и в сюртуках, и в пролетках...
– Как вам кажется, почему в последнее время не только в России, но и в мире очень на многих фестивалях выходит вперед женское кино?
– Не знаю почему, может быть, женщины тоньше чувствуют то, что происходит в мире. Я не могу сказать, что я хорошо знаю мировое женское кино. Если о Ларисе Шепитько, о Лилиане Кавани знали все, то сейчас не могу сказать, что есть такие же мировые величины. И в российском кино есть разные режиссеры и разные фильмы. Могу назвать Оксану Бычкову, она – чудесный светлый человек, все ее картины пронизаны добротой. Мне интересно то, что она делает. Но мне совсем не интересно, что снимает Гай Германика, такое кино я не люблю.
– Считаете, что на экране все должно быть возвышенно и прекрасно?
– Нет, но я уверена, что даже через боль и страдания все равно должно происходить очищение. Искусство существует для того, чтобы поднимать человека над обыденностью, отрывать его от низости и грязи, заботиться о душе...