Китайские церемонии

Создавая в 1998 году собственную труппу, Йо Стромгрен мечтал разработать индивидуальный художественный стиль, максимально не похожий на существующие. Но где искать вдохновение, если к концу двадцатого столетия все уже испробовано? Только на стыке жанров. Так родилась режиссерская манера, которая принесла успех у публики и признание критики: постановки норвежца соединяют комедию с трагедией, фарс с лирикой, танец с разговорной речью и внятность с сюрреализмом. Плюс музыка, игра с бытовыми предметами и множество подтекстов, рожденных сценической картинкой. Режиссер любит камерность: его спектакли мало населены, в них не больше трех-четырех персонажей. Таковы были все постановки Стромгрена, показанные в Москве. Спектакль «Там» рассказывал о судьбе эмигрантов из Восточной Европы. «Госпиталь» повествовал о трудной женской доле, замешанной на медицинских реалиях. «Монастырь» обнажал серьезность ситуации, когда человек заперт в узком однообразном пространстве. И самое главное: герои постановок норвежца всегда говорят на тарабарском языке, которого не существует в реальности. За основу берутся реальные наречия, но их серьезно переделывают. Так достигается особый эффект, одновременно и узнавание, и отчуждение: ухо цепляется за отдельные знакомые слова, но понять речи не получится, хотя – вот парадокс – в целом все ясно.

«Общество», показанное в рамках фестиваля «Новый европейский театр», начинается вполне невинно, как клуб по интересам. Трое страстных любителей кофепития (клерки? менеджеры? университетские профессора?) собираются предаться любимому занятию. Они сходятся в комнате, где полно чашек и блюдец, есть кофемолка с кофейником. Начинается священнодействие: герои, беседуя «по-французски» и «по-английски», слушают шуршание бумажного пакета с зернами, благоговейно засовывают их в кофемолку, истово вдыхают аромат готового напитка и радостно кричат, когда один из них угадывает название кофейного сорта. Казалось бы, перед нами респектабельные, уверенные в себе люди, то и дело обсуждающие «европейский путь» развития. Но это лишь видимость, словно в клоунских репризах: вроде бы все, как в жизни, но ситуация абсурдно выворачивается наизнанку.

Проблемы начинаются, когда в спрятанной чашке обнаруживается использованный чайный пакетик – символ предательства общих интересов. Пакетик берут в руки брезгливо, как дохлую крысу, но взрыв эмоций подозрительно силен: где же воспитанность? Поиски виновного оборачиваются дурным сном. От допроса переходят к пыткам, используя оголенный провод и раскаленный обогреватель. Дальше – больше: лицемерие растет в геометрической прогрессии. Чай станет знаком тайных левацких убеждений, свойственных многим западным интеллектуалам (найден еще и спрятанный портрет Мао, а значит, от кофе в пользу китайского напитка отказались не просто так). Западные трубочки для коктейлей обернутся восточными палочками для еды. Шкаф с кофейными чашками с задней стороны обклеен плакатом в стиле социалистического реализма, только с дальневосточным уклоном. На нижнем белье «кофеманов» нашиты пятиконечные красные звезды, а в речах французское «почему» сочетается с английским «я не знаю». Отчетливо слышно и другое: то ли корейские, то ли вьетнамские, то ли китайские звуки. В телефонную трубку кричат: «Мы не нуждаемся в вашем … кофе!» В танцах же – явный истерический надрыв. В общем, флер буржуазности слетает, как шелуха, а взамен приходит страсть к фанатизму, по пословице «Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет».

Оголив тела и души, персонажи предаются анархическому разгулу, соединяя его с увлечением восточными реалиями (давно модное мировое поветрие). Пыжась друг перед другом, они изображают владение приемами карате, изо всех сил щурят глаза, поминают Брюса Ли и как бы демонстрируют корейское поедание собак. В экстазе перевертывают ковер, на изнанке которого видна большая (наверняка революционная) надпись иероглифами. Меняют и облик, сбрасывая привычные костюмы, облачаясь в тусклую рабочую униформу а-ля «победа коммунизма». Правда, финал неоднозначный. Кофейник (с чаем?) ходит по кругу, а лица героев освещаются фонариками, спрятанными на дне чашек. Что это – свет в конце туннеля?

Стромгрен не ставит простые вопросы и не дает однозначных ответов. Он наблюдает и обобщает, диагностирует и предупреждает, но вместе с тем сочувствует и откровенно смеется. И как не смеяться? Ведь человек – существо странное, соединяющее садизм и наивность, душевную слепоту и откровения, поиски смысла жизни и неумение рассуждать. А кофе или чай, как известно, одинаково хороши. Если не злоупотреблять их крепостью.