Posted 23 сентября 2012,, 20:00
Published 23 сентября 2012,, 20:00
Modified 8 марта, 05:34
Updated 8 марта, 05:34
Сабля и дубина войны
На известном пандусе бывшего Музея Ленина, где раньше идейные пенсионеры торговали значками и брошюрами о мировом заговоре, теперь стоят две новомодные плазмы, а из динамиков разносится призыв посетить уникальный музей с раритетными экспонатами, дополненными виртуальными реконструкциями. И все это звучит сначала по-русски, а потом на чистейших французском и английском языках. Обольщаться, впрочем, не стоит. Внутри таблички и аннотации исключительно на родном нам наречии (для иностранцев – лишь небольшой проспект с названием залов). К тому же варягов (как и всех входящих) встречает огромная фреска Семирадского, на которой Александр Невский вместе с православными иерархами решительно отказывается принять латинскую веру. Это единственное подлинное украшение храма Христа Спасителя, строившегося, как известно, во славу русской победы и в своем византинизме противостоящего всяким там готике и барокко.
Далее, впрочем, антилатинский пафос несколько сбивается подробным показом наполеоновских реликвий. Главная среди них, конечно, сабля. Она была подарена будущему императору в 1799-м как первому консулу после египетских походов. Затем поверженный Наполеон передарил ее Павлу Шувалову за то, что тот взял под охрану пленника и не дал с ним расправиться. Реликвия между тем не спасла от расправы имение самого Шувалова в ХХ веке – во время революции оно было разграблено, а сабля оказалась в руках красного бойца и успешно ему служила, пока по какой-то случайности (скорее, за ненадобностью) не была передана в музей. Вообще-то в этой части экспозиции кураторы шли по давно проторенному пути сравнения двух императоров. Но наш Александр I на этот раз проигрывает корсиканцу. У него не было ни такого всеевропейского культа self-made man, ни такой бурной личной жизни с громкой женитьбой, а потом не менее громким разводом, ни, наконец, таких колоритных братьев и сестер, которых французский триумфатор рассадил правителями в завоеванных княжествах (их отличные бюсты стоят посреди зала).
Место, где русский патриот может вздохнуть свободно, – второй этаж. Он начинается с показа эффектной формы французских войск, но потом вдруг возникают одеяния православных священников и иконы. И это, пожалуй, единственное неожиданное место во всем повествовании об Отечественной войне. Понятно, что ни Лев Толстой с его непростым отношением к церкви, ни тем более советские историки роль веры и священства никак не выделяли. А здесь в одной витрине красуются тульские ружья и митрополичья фелонь, вслед за ними – список с образа Смоленской Божьей Матери, на которую возлагали огромные чаяния по спасению Москвы. Иконы позволили сказать о «народной» теме и партизанской войне: по правую руку от Богоматери в витрине лежит реальная дубина.
Второй очевидной заслугой устроителей музея стал очень подробный и неравнодушный показ воинской экипировки обеих армий. Кивера, мундиры и шляпы как новенькие. Недаром трудились многочисленные энтузиасты театральных представлений в Бородино. Наиболее захватывающий «виртуальный» элемент выставки – фильм с описанием и демонстрацией на живом актере всех солдатских принадлежностей. А вот сама Бородинская битва, как и все, что за ней последовало, дано скороговоркой (для этого, как резонно посчитали в ГИМе, стоит отправиться в Бородинскую панораму).
Последний и рассчитанный на ударную дозу эмоций раздел сплошь состоит из картин Василия Верещагина. Эта серия, начатая художником в Париже и писавшаяся вплоть до 1900 года, по идее автора, должна была опять же восславить народный дух и, наоборот, дискредитировать Наполеона. Оттого тут преобладают сцены казни крестьян-партизан и показ бегства француза в условиях русских морозов. Еще один верещагинский «удар ниже пояса» – французские лошади в Успенском соборе Москвы (в аннотации, правда, попытались смягчить ситуацию, пояснив, что каменные соборы – единственное место, где ценные на войне кони могли безопасно содержаться) и сам Бонапарт, разместившийся с походной кроватью в деревенской церкви. Стоит сказать, что сразу после создания вся эта серия вызвала неоднозначную реакцию и не принадлежит к числу лучших произведений Верещагина. Но там, где рассказ ведется с позиций ура-патриотизма XIX столетия, ей самое место.