Придет страшненький волчок

В психологии, изучающей коллективное бессознательное человечества, описывается фигура Страшной Матери. В египетской мифологии это богиня Нут, родительница и пожирательница звезд, иногда изображаемая в виде свиноматки. А в греческой мифологии наряду со Страшной Матерью – Медеей фигурирует Страшный Отец – Сатурн, пожирающий своих детей. Одобряемые создателями фильмов героини с чертами страшной Родины-Матери время от времени появлялись в советском кино («Клятва», «Радуга», «Любовь земная»), чтобы с торжественной скорбью принести детей в жертву войне. Хватало на экране и Страшных Отцов, которые по образцу Тараса Бульбы убивали своих сыновей («В город входить нельзя», «Пленники моря») за предательство отчизны или родного социалистического строя. В послесоветское время к Страшным Отцам («Вор», «Возвращение»), Бабушкам («Похороните меня за плинтусом») и Матерям («Волчок») стали относиться гораздо суровее и без прямых обобщений в кадре. Тем не менее некоторые из этих фильмов можно использовать в качестве контрпримеров в воспитательных пособиях.

В «Волчке» об отношениях матери и дочери рассказывает закадровый голос, формально дочкин, а реально – Яны Трояновой, которая играет роль матери с беспощадностью к себе и пугающим погружением в образ. Если в студенческих короткометражках на девичьи темы, а также в «Русалке» Анны Меликян повествование от первого лица применялось для того, чтобы тронуть и посмешить зрителей наивностью рассказчицы, то в фильме Сигарева голос принадлежит не девочке, а женщине и является загробным не только в метафорическом, но и в буквальном смысле. Понимаешь это не сразу, но чувствуешь с самого начала, что придает фильму трагически-исповедальное звучание.

Если жизнь дочери – история мучительной и неразделенной любви к человеку, который не заслуживает любви, то жизнь матери – история беспредельного эгоизма и абсолютной атрофии родительского чувства, не говоря уже о долге. Как представитель «новой драмы», охотно воспроизводящей лексику низших социальных слоев, Сигарев мог бы снять свой кинодебют в родственной этому речевому потоку натуралистической эстетике, предполагающей избыточно-грязные фактуры, небрежно-уродливые ракурсы и холодный взгляд регистратора, но он поступил иначе, прибегнув к контрапункту. «Волчок» настолько лаконичен, что очищает картину от житейской мути, не только не высветляя ее, но, напротив, сгущая краски до плотности фольклорного материала, «диких животных сказок» прародительницы новых драматургов Людмилы Петрушевской и детских страшилок. В этот мифологический поток включаются и два «звериных» подарка матери – волчок и ежик, сделанные в моменты ее внезапных появлений через семь магических лет, и кладбищенская история с волчьей шерстью.

Такое обилие мотивов само по себе аттестует фильм как произведение культуры, а не следствие первобытного взгляда на действительность. Это правильно, поскольку его цель не в том, чтобы окунуть нас в гнусь жизни, а в том, чтобы возбудить глубоко спрятанные комплексы детских обид и родительской вины, очистив нас их эстетическим переживанием.