Сумасшествие нормальных

Доктора и впрямь жалко. Как и Пациента. Они наглядно показывают, как грустна участь интеллигента, который, согласно неизбежному «горю от ума», воспринимается многими психом («а еще очки надел!») и, обладая душевностью, не может ужиться с миром нечутких «носорогов». Ясно, что обилие рефлексии, все эти нервные прыжки вбок, невротические сломы корпуса и сложные пассы руками в сторону неба, героев до добра не доведут. Тем более что пластические (читай – душевные) муки Доктора и Пациента развиваются на фоне тупого жизнелюбия Кухарки и Почтмейстера. Те преспокойно живут в скоростях мигающего стробоскопа и совокупляются прямо на столе. Неплохо устроился в жизни и Молодой Доктор с его показным сочувствием и чересчур уверенными жестами. В радостном кривлянье людей из окружения Доктора торжествует «сумасшествие нормальных», гоняющих все, что выше их плинтуса, маразм крепчает, жизненная энергия положительного героя на глазах иссякает, и вот уже чья-то рука с силой вталкивает его из-за кулис в дурдом. Метафора капкана и ловушки сгущается к финалу, когда старый и новый пациенты вместе проваливаются в оркестровую яму. Побеждает абсурд. Как говаривал чеховский доктор Андрей Ефимович, «все зависит от случая. Кого посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет, вот и все».

«Андеграунд» на музыку латышского композитора Петериса Васкса – это, по Поклитару, парафраз афоризма Сартра «ад – это другие» и одновременно рассказ о людях, загнанных в подземелье войной. «Конец света в одном отдельно взятом помещении», – писали об этом балете журналисты. Фактически же получилась вторая серия «Палаты»: люди заточены в замкнутое пространство, где проходят испытание на прочность. Название музыкального опуса – «Далекий свет» – подсказало концепцию: после приступов бессилия и надежды в подземке воссияет луч сверху и кто-то сбросит веревку, по которой можно выбраться на поверхность. До этого зрители увидят пластические картинки о двойственной природе людей: в андеграунде одни теряют человеческий облик, а другие, наоборот, проявляют человечность. Грядет то пир во время чумы, то сантименты замурованных. Звуки бомбежки и ее визуальный символ – две огромные колонны, которые с грохотом падают на людей, выжимая их, как валики выжимают белье в стирке. Продавленные матрасы на полу и воображаемые скрипки в руках. Оборванные и грязные жених с невестой в окружении таких же подавленных граждан и девушек в военной форме. Танцы про любовь до гроба рядом с грубым изнасилованием. Смерть одной гражданки и судорожный испуг прочих обитателей подземки. В общем, рукотворный ад и ясный намек на исход оттуда: если все плохо сейчас, то будет свет в конце тоннеля потом. «Держись, ведь в жизни так много прекрасного!» (из интервью композитора Васкса). А кто не был на этом балете, пусть представит себе московское метро в часы пик. Право слово, ужас почти такой же.