Всех спасет середняк

Существует устойчивое мнение, что судьбу России в ХХ веке решил один выстрел, прогремевший в киевском театре 1 сентября 1911 года. Сын состоятельного домовладельца, эсер и агент охранки Дмитрий Багров смертельно ранил министра внутренних дел Петра Столыпина. Удивительно, что сам Багров искренне восхищался своей жертвой, считая министра человеком крайне талантливым, но оттого «еще более опасным». Со Столыпиным прощались как с национальной святыней – виднейшие писатели создавали некрологи (Василий Розанов, например, разразился черносотенной статьей о тяжелой доле русского патриота), виднейшие скульпторы – памятники; по могиле тут же казненного Багрова в гневе прогнали роту солдат, чтобы стереть с лица земли. Последующие бунты, перевороты, отречения и, наконец, революцию 1917 года списывали на слабость властей, из-под которых была выбита последняя опора – славный Петр Аркадьевич.

Истовый сторонник самодержавия Столыпин главным своим делом считал укрепление деревни. Точнее даже, селекцию некоего «сословия крепких крестьян-собственников», а попросту кулаков. Реформы, которые он навязал Николаю II и провел поверх всех чиновничьих барьеров, сводились к простому положению: надо всячески поддерживать тех людей, кто хочет работать на земле. Способы, которыми прививалось крестьянское трудолюбие, могут показаться не самыми оптимальными: кроме того, что всякий желающий мог получить отрезанный от общинных земель надел (лучшие помещичьи земли оставались в неприкосновенности) и взять кредит в Сельхозбанке, создавались образцово-показательные хутора и начались переселения семей на новые земли (так, из 2 тыс. крестьян, переселенных в Сибирь, 500 немедленно вернулись, не вынеся климата). О результатах столыпинских реформ историки спорят и по сей день – может, и впрямь Россия упустила великий шанс превратиться в страну сытых и довольных фермеров? А может, все это были «мертвому припарки»?

Если судить по выставке, ответ явно не в пользу реформатора. Выращивание «середняка» уперлось в дележи и перекраивание земель (на стендах – бесконечные межевые выкладки). Даже показательные хутора в фотографиях Виноградова выглядят на редкость убого, а крестьянство – опора великой России – настоящие оборванцы. Среди представленных вещей – допотопные орудия чуть ли не каменного века. В центре одной музейной комнаты стоит бронзовая фигурка страшно костлявой клячи, а главные экспонаты следующего зала – деревянные скульптуры в человеческий рост из Рязанской губернии – «Деревенский ночной сторож» и «Деревенская кабатчица». Видимо, воровство и пьянство куда как более яркие сельские приметы, чем труд на благо родины. На этом чахлом фоне патриотический порыв Столыпина выглядит и впрямь очень эффектно: ведь еще современники сравнивали его с благородным Дон Кихотом, отстаивавшим идеалы старины. Вот только нормальными мельницами, с которыми Кихоту следовало сражаться, русская деревня не обзавелась.