Posted 24 июня 2016,, 15:37

Published 24 июня 2016,, 15:37

Modified 8 марта, 02:56

Updated 8 марта, 02:56

Режиссер Андрей Борисов: «Не надо копировать чужие образы»

Режиссер Андрей Борисов: «Не надо копировать чужие образы»

24 июня 2016, 15:37
Художественный руководитель Театра имени Ойунского и создатель театра «Олонхо», государственный советник Республики Саха, Андрей Борисов – безусловно, человек эпохи Возрождения. Он успевает ставить спектакли (в этом году в его планах четыре премьеры). Готовить праздники государственного размаха (только что отпраздновал

Андрей Саввич, вы – художник, но столько лет и сил потратили на административную работу. Как удавалось и удается совмещать такие разные стороны жизни?

– Знаете, это неправда и еще раз неправда, что художники не могут быть администраторами, не могут быть организаторами. Это придумано специально теми, кто лишен творческого начала. А никакая административная работа без творческого начала не может быть успешной. Те, кто лишен творческого мышления – автоматически лишен организаторских способностей. В этом я глубоко убежден. Что такое моя деятельность в Министерстве культуры? Это спектакль длиною в двадцать пять лет. Я занимался в своем кресле тем же, чем занимаюсь на репетициях: организовывал процесс, увлекал людей. Рисовал им яркие образы, давал формулы, заражал собственными нервами и желанием перемен. Когда я пришел, у нас не было в республике консерватории, у театра Ойунского не было здания, у нас не было цирка, не было своего симфонического оркестра, музыкальной школы… И за эти годы все это появилось. Приходилось убеждать, доказывать, всякий раз придумывать новые заходы и аргументы…
– Например?
– Например, я долго мечтал о создании музыкальной школы. И надоедал этим всем. И вот меня вызвали к президенту республики, и я понимал, что это решающая встреча. Он сразу жестко сказал: «У тебя одна минута, чтобы убедить меня, что школа нужна». И я произнес: «С богослужением и музыкой в империи ничего не может быть невозможного» – «Кто это сказал?» – «Конфуций». Школа была открыта. Я ведь был единственным министром культуры в республиках, чья должность называлась «министр культуры и духовного развития». Надо мной смеялись: о, Борисов хочет приватизировать дух! – я отвечал читайте внимательно, речь идет о «духовном развитии».
– Это было ваше «самоназвание» новой должности?
– Это было мое название, и оно четко передает смысл того, чем должен быть занят министр культуры и чем должен быть занят любой художник. «Духовным развитием народа». Наши предки оставили нам невероятное богатство, и мы должны его сохранить, развить и передать нашим детям! А то что получается? Вот смотрел не так давно грузинский «Гамлет». Смотрю на сцену, и понимаю, что такой спектакль может идти в любом европейском городе. Ничего ни от грузинского театра, ни от города за окном в нем не было. И так стало грустно. Эта ведь такая глухая провинциальная манера – копировать чужие среднестатистические образцы. Обезьянничать, вместо того чтобы развивать свое. У каждого народа есть своя собственная интонация, в которой и живет душа народа. Ее надо искать, а не повторять чужие приемы, не копировать чужие образы…
– И поэтому возник замысел театра «Олонхо»?
– Именно поэтому! Когда я был маленький, наше национальное пение тойук считалось устаревшим, никому не нужным. Сохранились старики и старухи, которые его пели. А молодые отмахивались: а зачем нам это старье?! Я помню, как шестилетним мальчиком родители меня взяли на свадьбу к родственникам. И там ходил оборванный старик с бельмом на глазу и пел тойук. Его прерывали, его гнали, про него говорили: «Старик перепил, вот и воет!» А ночью я проснулся, потому что этот старик сидел надо мной и пел. Он рассказывал о людях, репрессированных советской властью, о наших якутских протестантах, боровшихся за свободу своего народа. Когда я ставил спектакль о Павле Ксенофонтове, я уже знал о нем из той песни старика… Иногда я думаю, что каждый человек имеет свое предназначение в жизни. Мое – возрождение Олонхо, нашего великого эпоса, который в 2005 году ЮНЕСКО объявило одним из шедевров устного наследия человечества. Олонхо – это океан. Там и система сакральных знаний и религиозных представлений тенгрианцев. Изощренная философская система. Разветвленная образная система. И, наконец, там есть даже своя театральная система.
– Неужели?
– Когда Анатолий Васильев начал свои опыты с произнесением стихов, помню вся театральная Москва восторженно вздыхала. Актеры тянули немыслимые паузы, невозможно растягивали слова, звуки. И мне нравилось, что он делал со словом. Но он не знал, что в Олонхо это все уже есть. Что такое тойук? Ты можешь тянуть долго одно слово, ты одно междометие можешь растянуть на полминуты. Кому и зачем это надо? Так певец-олонхосут растягивал слово, превращая его в событие! Сейчас у нас вокруг скороговорка. Мы так спешим, что все длинные слова постепенно уходят из языка, мы их заменяем какими-то обрубками. Мы общаемся азбукой Морзе. А в тойуке, в его в протяжном распеве слова и тоска, и любовь, и трагедия. В якутском языке слово может интонационно выражать разные, совершенно противоположные мысли. Скажем, якуты никогда не говорят при встрече «здравствуй», но всегда – «рассказывай». И обычный ответ: «да не о чем рассказывать!» Но произнести это можно сотней разных способов. Интонацией показать, что лучше и не спрашивать и, наоборот, намекнуть спрашивающему, что у тебя, ух, сколько всего произошло! Они пристраиваются друг к другу интонацией.
Но при этом якутский олонхосут хорошо понимал, что нельзя растягивать все слова подряд. Огромные массивы текста он давал практически скороговоркой, сжимая их в информацию. А вот ключевое слово, выделенное интонационно тогда звучало как взрыв! Это же потрясающий театр. Я уверен, что древнегреческие трагедии ставили именно так. Когда в театре поставили «Прометей прикованный» Эсхила, то зрители сказали: это Олонхо! Хотя я всегда говорю: в древнегреческих трагедиях все всегда заканчивается плохо, а в Олонхо добро непременно побеждает, и финал всегда счастливый.
– Веры в конечную победу добра нам сейчас всем катастрофически не хватает…
– Поэтому, и еще потому, что хорошо понимают сакральные корни нашего театра «Олонхо», нас пускают на сцену японского Театра Но. Никого не пускают, а нам – пожалуйста. И китайцы захотели учиться петь тойук. И мы там прожили месяц, обучая их тойуку. Кстати, певцы пекинской оперы оказались в высшей степени восприимчивыми к нашей манере пения. И здесь мы стараемся учить молодежь. Потому что всерьез учить тойуку сейчас могут два наших актера, ну, и я – на эмоциональном уровне могу что-то объяснить и показать. А ведь все это знание необходимо передать, чтобы живая цепочка знания не прервалась, чтобы этот родник не заглох.

"