Умом и сердцем

«Рапсодия» – это балет-подарок. Хореограф Фредерик Аштон поставил его к юбилею королевы-матери. Жанр приношения оставил отпечаток на творении, при том, что в основе – серьезные вещи и серьезные люди. Прежде всего – Рахманинов, написавший «Рапсодию на темы Паганини». Потом – Михаил Барышников, первый исполнитель мужской партии. И наконец, тема творца и его вдохновения. Имея в распоряжении Барышникова, Аштон не в чем себе не отказывал. Комбинируя па, он наворотил такого, что сам черт ногу сломит. Черт, но не премьер Королевского балета Стивен МакРей, выступивший в Москве. МакРей, хоть выступал не перед королевой, преподнес королевские дары: он добился невероятных эффектов, перекладывая беглые фортепианные пассажи Рахманинова на язык тела. Это смотрелось столь же непринужденно, как по легенде, играл на скрипке Паганини. Окружение премьера – порхающие музы (или ожившие в воображении ноты музыки). Как и стремительно носящийся солист, они исполнены легчайшей иронии, которая в традиционном английском характере сопровождает серьезность.

Балет Кристофера Уилдона «DGV» («Танцы на высокой скорости») – словно послание из современной Англии в Россию девятнадцатого века, ошарашенную паровозом: «Веселится и ликует весь народ, и быстрее, шибче воли поезд мчится в чистом поле». Спектакль навеян пуском сверхскоростного поезда во Франции, но по линии танца не исполнен быстрых темпов. Композитор-минималист Майкл Найман разразился куда более «наглядно». В его партитуре нарастание мощных аккордов похоже на бег вагонов. Хореограф же Уилдон, как и сценограф Жан-Марк Пюиссан, подошли к «поездному» поводу опосредованно. Первый набросал картинку с восьмеркой солистов (четыре дуэта) в окружении небольшой балетной толпы. И сделал ставку не на темп, а на энергию – резко выброшенной в воздух ноги или «всплеска» поддержки в дуэте. Толпа то отдалялась, бегая и размахивая руками позади положенных Пюиссаном огромных смятых листов железа, то, наоборот, приближалась к авансцене и смешивалась с солистами, прореживая их ряды напористым ходом «насквозь». Солисты, в свою очередь, орудовали солистками, как тараном или как поклажей – ассоциации могут быть разными. Листы железа, например, некоторым зрителям показались намеком на хаос железнодорожной аварии….

«Тетраксис». Его хореограф Уэйн МакГрегор известен тем, что не делает танцы просто так, но нагружает их высокоумными приметами и смыслами, тыкающими зрителя в актуальную науку и современность. В «Тетрактисе» это интеллектуальная «игра в бисер». По замыслу МакГрегора, зритель должен соединить в аналитическом восприятии структуру танца, звуки «Искусства фуги» Баха и древнегреческий тетрактис – геометрический символ математической логики. Числовая мистика для 12 танцовщиков вряд ли была прочитана публикой с ходу. На самом же деле танец очень музыкален: у МакГрегора, как и у Баха, в рамках полифонической «математики» собраны, кажется, все виды контрапунктов. Балет богат контрастами: походка вразвалочку – и арабеск, «надувание» грудной клетки – и пируэт, тело завязано в узел – и тут же строится прямая, как стрела, линия. Всё это пульсирует игрой в горизонтали и вертикали, прореженные извилистостью, да и композиционные ходы в дуэтах, где, казалось бы, все давно испробовано, заслуживают внимания. Балет, далекий от развлечения, но не утонувший в рассудочности, полон возможностей для артистов, затянутых в тщательно продуманные, символически по-разному раскрашенные трико. Танцевальным равновесием ума и сердца воспользовались примы и премьеры Королевского балета – ослепительная Наталья Осипова и на ее фоне рисующая как будто акварелью нежная Сара Лэмб, легко танцующий Эдвард Уотсон и экзотичная Марианелла Нуньес, тот же МакРей. Они придали балету привкус эксклюзивного подарка ручной работы.

Но самый большой (потому что коллективный) подарок – вся труппа Королевского балета. Достаточно посмотреть (в частности, в «Манон») на качественное исполнение самых мелких партий, на слаженный, прекрасно обученный кордебалет. Британская компания сполна отвечает принципу «всякая труппа хороша настолько, насколько хорош самый плохой ее танцовщик». А фирменные приметы английского стиля – аккуратные, выразительные руки, тщательная работа ног, коллективный артистизм без наигранной работы на публику, на редкость естественный жест и точно дозированная, но глубокая эмоциональность (столько, сколько нужно здесь и сейчас) заставили пожалеть, что гости привезли лишь четыре балета.