Буэнос диас, Акакий Акакиевич!

Из четырех молодых драматических актеров и основателей Teatro Milagros: Паолы Джаннини, Алине Куппенхейм, Тиаго Корреа и Лорето Мойя, – только Тиаго Корреа имел опыт работы в кукольном театре. Остальные решили попробовать себя в новом качестве и осваивали премудрости кукловождения прямо по ходу создания первой в их жизни кукольной постановки – гоголевской «Шинели». Эксперимент оказался удачным, и вот уже четыре года Театр чудес играет эту постановку, разъезжая по Латинской Америке, а теперь, по приглашению Чеховского фестиваля, добрался и до родины Акакия Акакиевича.

Спектакль начинается с шума голосов: «Как же мы назовем младенца? Моккий? Соссий? А может, в честь мученика Хоздазата? Его можно назвать Трифилий, Дула и Варахасий...» «Нет уж, отца его звали Акакий и сын пусть будет Акакий!» Думаю, что для чилийского уха любые русские имена звучат незнакомой экзотикой: будь то Акакий или Евгений, Трифилий или Иннокентий. Дальше героя будут называть преимущественно по отчеству, нежно смещая ударение: «Акаки’евич».

На экране быстро промелькнет история его взросления. Вот младенец подползает к столу, на котором стоит ваза с яблоками, яблоко выскакивает и бьет младенца по лбу. А вот уже Акакий-подросток получает по лбу баскетбольным мячом. Вот Акакий-юноша срывает цветок, чтобы подарить его девушке, но девушку уводит другой. И ничего другого не остается Акакию Акакиевичу, как засесть навечно переписчиком в департаменте («Вряд ли где можно было найти человека, который так жил бы в своей должности. Мало сказать: он служил ревностно, – нет, он служил с любовью»).

Поднимается полотняный занавес, и мы видим одну из комнат департамента, где за столом восседает Акакий Акакиевич с рыжими залысинами и острым носом. Индивидуальность и выразительность куклы впечатляет. Тиаго Корреа убежден: «У человека и куклы есть много общего. Каждый человек имеет свой жест, по-своему берет книгу, предметы, по-своему поворачивается, у него своя мимика. Так же и кукла». Куклы для спектакля актеры делали сами, и в результате каждая получила свое неповторимое лицо, мимику, характер. Чиновники департамента, где служит Башмачкин, – с их коллекцией носов и бакенбардов. Круглоголовый, приземистый портной Петрович, взявшийся сшить ему новую шинель. Вальяжный начальник отделения, давший вечеринку по поводу замечательной обновки своего переписчика. Наконец, кукла-генерал с орлиным профилем и седыми висками, сурово разругавший Акакия Акакиевича за несоблюдение формы в подаче прошения.

Изображение кукол иногда транслируется на экран, накладывается на изображение оживленных улиц, старинных интерьеров или натюрмортов из антикварных вещиц: гнутых ложек, фарфоровых тарелочек, чая в старинном подстаканнике с гербом. Вечеринка в доме начальника отделения по случаю приобретения Башмачкиным новой шинели превращена в игрушечный театрик с крутящимися по кругу фигурками. А избиение и ограбление Акакия Акакиевича решено на манер фильмов ужасов: мы не видим нападавших, а только видим руки, зажимающие Башмачкину рот и снимающие с него красавицу-шинель.

Строго до сего момента идя за гоголевским текстом, далее чилийские постановщики чуть сдвигают акценты повести, разворачивая скупые строки текста в живописные скитания маленького человека по бюрократическим этажам в поисках справедливости. На экране целый лес лестниц, дверей и кабинетов; в спектакле даже придумано семейство Гонсалес, засевших на всех должностях и отфутболивающих просителя по кругу: «Вам нужен какой именно Гонсалес Рамон – Пабло или, может быть, Хуан?»

Наконец, после безнадежной беседы со страшным генералом, закончившейся криком «вон отсюда!» – жалкая раздетая фигурка бредет под снегом, а потом, жалобно свернувшись калачиком, умирает в бреду под клетчатым одеялком, пугаясь воров, засевших под кроватью.

И, как помечает Гоголь, «Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы в нем его никогда и не было. Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное». Гоголю вряд ли приходило в голову, что его незадачливый Башмачкин войдет в программы чилийских школ. А грустная жалоба маленького человека «оставьте меня, зачем вы меня обижаете», – и звенящее под этими словами: «Я брат твой», – окажется понятной и жителям другого полушария. Может, и впрямь сострадание объединяет континенты куда быстрее и надежнее, чем общий рынок или спутниковые антенны?