Актриса Елизавета Боярская

– Елизавета, вы производите впечатление очень уверенного в себе человека. Это на самом деле так?

– Я действительно могу назвать себя уверенным человеком, и это – исключительно заслуга моих родителей. Мама всегда говорила и говорит: надо баловать детей. Не деньгами, не подарками, а любовью. Нас с братом Сережей всегда так любили, мы ощущали всегда такой крепкий тыл, что нам никогда не было страшно, мы всегда смело смотрели вперед. Я им страшно за это благодарна и сейчас стараюсь передать эту уверенность моему ребенку.

– А сколько ему сейчас?

– Сыну годик с лишним. У него есть я, Максим, две бабушки, дедушка, няня – он окружен огромным вниманием. И хорошим показателем служит то, что на прогулке он совсем не боится убегать от нас далеко и не оглядывается, потому что знает, что за ним всегда смотрят. Он легко познает мир, потому что знает, что, если начнет падать, его поднимут. Это остается на всю жизнь. Знаете, я недавно поняла, что какие-то вещи я просто не воспринимаю как сложности. А просто как обстоятельства, через которые легко можно перешагнуть. Вот буквально вчера мы разговаривали с коллегами по поводу бытовых неприятностей (ремонт!), которые происходят в моей жизни, и мои собеседницы восклицали: «Ой! Да я уже с ума сошла бы! Истерику бы устроила! Как ты можешь? Как ты так спокойно ко всему относишься?!» А я просто трезво ко всему отношусь и не вижу смысла себя бередить.

– А в профессии где чувствуете себя увереннее – в театре или в кино?

– В кино за день приходится сниматься в немыслимом количестве сцен сложных и при этом не имеющих друг к другу отношения. Перед тобой могут носить осветительные приборы, хлопать перед носом хлопушкой – надо быть всегда включенным, мобилизованным, чтобы выдать по максимуму все, что должен в этой сцене. А в театре ты сидишь, настраиваешься, слышишь, как идет трансляция из зрительного зала, выходишь, вдыхаешь, обстоятельства твоего героя следуют подряд, оправданно, медленно, как по волнам друг друга ведут, и ты кантиленно переживаешь события, потом – кульминация, и ты плавно подходишь к концу. Публика помогает, «отражает»…

– В кино можно сделать несколько дублей, если ошибешься, а театре – здесь и сейчас…

– Я не думаю на сцене, правильно я делаю или нет. Может быть, потому, что у нас додинская школа, мы выходим на сцену, с одной стороны, с огромным багажом репетиций, а с другой – строим пирамиду с нуля. Вот я появляюсь на сцене в роли Ирины (эта роль доставляет мне просто физическое удовольствие!). Есть ощущение какого-то неблагополучия, нависающей тучи, но я пока не знаю, чем все закончится: у меня именины, приходят гости один за другим – все сейчас, здесь, сегодня. События катятся как снежный ком, развиваясь естественным образом. И всякий раз это происходит как в первый раз. Лев Абрамович, особенно когда он какие-то темы новые открывает на репетициях, просит нас хорошо слушать партнера, а иногда даже стоять за кулисами и смотреть, как играет партнер, чтобы включиться в его сегодняшний ритм, в сегодняшнюю интонацию, в тему, которую он несет. Потому что на сцену надо выйти со своим, но не поперек спектакля, а продолжить тему остальных персонажей, вплестись в их сегодняшнее самочувствие. Театр – естественное движение, а в кино все противоестественно актерскому нутру! Вот у тебя остро-эмоциональная сцена, снимают общий план, а потом тебя просят сыграть то же самое на крупном – по кусочкам. Надо быть настолько мобильным, что переключаться за секунду. И ни подышать, ни подумать тебе никто здесь не даст. Я считаю, что это здорово отражается потом в театре. С другой стороны, без театра артист не может существовать вообще. Театр подпитывает, а в кино чаша опустошается. Я не представляю, что было бы, если бы в мой жизни не было Додина. Каждый спектакль бесконечно тренирует душу – бесконечная тренировка, бесконечное познание персонажа и себя. Хотя мне нравится сниматься, в театр я возвращаюсь, чтобы глотнуть кислорода.

– Вас, актрису додинской школы, интересует экспериментальный театр?

– Я рада, что он есть, но пока не очень его понимаю. Я бы попробовала, если бы предложили. Но не уверена, что смогла бы. А вот в авторском кино снялась бы с удовольствием. Меня раздражает, что у нас поделили артистов на тех, кто снимается в массовом кино, и тех, кто снимается в авторском. Просто колючей проволокой разгородили, чтобы не перебегали из зоны в зону. А в Америке Кирстен Данст сначала снялась в трилогии о Человеке-пауке, а после этого получила приз на Каннском фестивале – за лучшую женскую роль у Ларса фон Триера в «Меланхолии». И никто не возмущается. Потому что она – актриса. И должна уметь все. Хоть в мюзикле, хоть в аскетичном авторском кино…

– У вас есть в МДТ соперница-конкурентка?

– Нет! У нас режиссерский театр все-таки. У нас не вывешивают назначения на роль перед репетициями – все всё пробуют. Даже девочки пробуют роли мальчиков, а мальчики – роли девочек. Общая работа над материалом, его «разминание», а потом уж потихоньку вырисовывается, кто на что годится.

– А о какой вашей роли наиболее восторженно отозвались родители?

– Они почти всегда хорошо отзываются. Просто потому, что никогда не ожидали, что я вообще буду актрисой. Иногда мама меня отговаривает от каких-то ролей, говорит, что я не смогу. А папа обычно очень конкретно оценивает результат.

– А почему родители не ожидали, что вы станете актрисой?

– Я совсем не собиралась быть актрисой, никогда не проявляла актерских способностей в жизни. Разве что танцевала 13 лет в разных кружках. С моими двойками и тройками по математике и физике и пятерками по английскому и литературе я сначала собиралась поступать на отделение пиара на факультет журналистики. Скорее от безысходности – потому что не знала, куда идти. Может, глубоко внутри и колыхалось что-то в отношении актеркой профессии, я любила смотреть спектакли. Просто я всегда была очень стеснительной, тяжело было проявлять себя на публике. Только закрывшись в своей комнате перед зеркалом, могла играть сама для себя, танцевать. Мой брат Сережа, который теперь директор одного из питерских кабельных каналов, всегда был более артистичным, чем я. Так вот, я походила на подготовительные курсы по журналистике, но с середины года начала прогуливать, а к концу посмотрела спектакль «Калигула» Юрия Бутусова, и у меня снесло крышу – я решила поступать в театральный.

– Чего сегодня не хватает вам в профессии?

– Мне бы очень хотелось играть характерные роли. Но режиссеры этого во мне почти не видят. Хотя я и в жизни не похожа на героиню – по мимике, по пластике, по поведению я не похожа на красотку. Карену Оганесяну низкий поклон, потому что он меня без проб утвердил на Зою в фильм «Пять невест»: «Я просто знаю, что ты это сможешь!», хотя мы с ним не были знакомы. Мама тогда сказала: «Ну какой ты водитель грузовика?» Но мне так понравился материал и прекрасные партнеры, что я сказала себе: «Спокойно, все будет хорошо!» Так же было с моим первым фильмом «Вы не оставите меня» Аллы Суриковой. Мне тогда было 18 лет, и мне очень понравился сценарий Сергея Ашкенази. Но мама сказала: «Зачем тебе эта характерная роль? Тебе это не свойственно». А мне хотелось сыграть дурочку-профурсеточку, потому что это была совсем новая задача. Мама потом хвалила… Но вообще работы хватает – после декретного отпуска снялась во второй серии фильма «Азарт» по рассказам Куприна, которую снял Андрей Андреевич Эшпай. Сейчас работаю в 16-серийной семейной саге Ольги Добровой-Куликовой «Долгий путь домой». Сценарий Татьяны Арцеуловой – потрясающий, читается просто взахлеб, насыщенно-событийный и динамичный. Замечательные партнеры – Дарья Мороз, Александр Лазарев, Михаил Евланов. Играю несколько возрастов своей героини, вначале – избалованной дочки богатого чиновника, потом – пережившей страшную трагедию, потерявшую все, в том числе семью, и переосмысливающей свою жизнь. В МДТ с конца мая начинаем репетировать «Вишневый сад» – я буду играть Варю (хотя изначальное предложение было сыграть Аню). А в Московском ТЮЗе репетирую с Камой Гинкасом «Леди Макбет Мценского уезда» – впервые работаю в театре не с Додиным. Премьера в начале будущего сезона.

– О! У вас появится регулярная работа в Москве! Где живет и ваш супруг, очень востребованный театральный и киноактер Максим Матвеев. Семейная жизнь не требует ли переезда?

– Посмотрим. Тем, кто живет постоянно в одном городе, сложно, наверное, понять наше раздельное проживание. Но поскольку мы так живем с момента нашего знакомства, у нас по-другому не было никогда, такой режим для нас естественен. Для меня с 17 лет, когда я начала ездить на пробы, настолько привычны гостиницы, поезда, самолеты, что это – мой образ жизни, и мне сложнее представить себя в другой ситуации. Хотя мы сейчас почти закончили вить гнездо в Москве. Но у нас и в Петербурге есть полноценное жилье. Так что будем продолжать двигаться между двумя столицами.

– Ваш супруг – один из самых красивых актеров России. Не мешает ли это его профессиональным амбициям?

– Существует такой штамп, он и меня касается: если красивый, значит – пустой. И Максим в какой-то степени жертва такого представления. Хотя в последнее время ему дают интересные и сложные роли. Я его безумно уважаю за его профессионализм и дотошность. Он играл хирурга – так месяц ходил в клинику Склифосовского, смотрел операции, дома сшивал поролон, имитируя хирургические швы. Играл в «Мосгазе» – смотрел бесконечные видео про маньяков, жуткие какие-то вещи, которые я не могла смотреть с ним. Вот недавно по телевизору прошла премьера фильма по Стефану Цвейгу – он все лето учился верховой езде и в фильме рубит арбуз на скаку. И я, честно говоря, не знаю, как можно по-другому существовать в этой профессии. Вообще, Максим терпеть не может, когда акцентируют внимание на его внешности. И я не акцентирую…

– То есть вы не замечаете его красоты?!

– Я не могу об этом говорить! А вдруг он прочтет?! (Смеется.) Конечно, не обратить внимания на его красоту я не могла. Мы с ним встретились где-то в 2004 году на пробах у Хотиненко на фильм «1612» (меня тогда не утвердили, Максима – утвердили, но он не смог сниматься). Я чуть не задохнулась, когда увидела его впервые. У меня был как удар молнии, просто помутнение разума случилось, когда я его увидела. И с тех пор я наблюдала за его творчеством, не упускала его из виду. А потом произошла материализация мысли…

– Вы знаете, что вы и чертами лица, и мимикой похожи на супруга?

– Знаю! Мне часто об этом говорят.

– Можно ли тогда определить, на кого из вас похож ваш ребенок?

– Трудно. Но мне кажется, что, когда он во взрывном настроении, он похож на меня. А когда в более спокойном – на Максима.

– У вас хватает времени на что-то кроме работы и ребенка?

– Нет. Хотя я много всего хочу. Хотела бы заниматься йогой – мне кажется, она мне подойдет, как танец, – уравновешенная, спокойная, созидательная история. Еще хотелось бы заняться конным спортом и выучить французский язык. И научиться хорошо готовить.

Справка «НИ»