Отцы и дети

Вопрос социальной безответственности для благополучных бельгийцев сегодня оказался актуален не меньше, чем для всей Европы. Не случайно ведь тема продажи собственного сына молодыми родителями привлекла внимание каннского жюри и принесла бельгийцам главный приз кинофестиваля. Бельгийский вариант драмы про «отцов и детей» в Вене разыгрывали 24 артиста из Бельгии, Франции, Германии, Швейцарии и Австрии. Их герои говорили на немецком и голландском, но смысл происходящего на сцене был понятен всем европейцам без перевода.

В пьесе «Огнеликий», сделавшей драматурга Мариуса фон Майенбурга знаменитым, автор изучал проблемы одной отдельно взятой европейской семьи, в которой дети вырастали в убийц, хладнокровно расправляющихся с собственными родителями. На премьере Венского фестиваля предмет его изучения – ежедневный быт кампуса для иностранцев (своего рода резервации). Склонный к брутальности бельгиец Люк Персеваль увидел этот европейский кампус сквозь призму северной живописи в духе Питера Брейгеля. Отвратительные и неприглядные существа в его спектакле живут в кошмаре бытовых скандалов, склок и неприглядных физиологических отправлений. Тут есть свой сумасшедший с колпаком на голове, разгуливающий в распахнутом плаще, резиновых сапогах и семейных трусах. Свой эксгибиционист с заплетенными русыми косичками и в кокетливом передничке. Пользуясь моментом, он с удовольствием демонстрирует свое мужское достоинство обитателям кампуса и всему зрительному залу (надо заметить, что в немецком, австрийском, бельгийском театре нагота уже давно никого не удивляет). Есть на сцене свои любители спорта и свои алкоголики. Своя парочка влюбленных, которые ходят держась за руки и, пользуясь случаем, немедленно уединяются в палатке, которая тут же сотрясается от их любовных утех. Есть свой доктор с несколькими пациентами-сумасшедшими. Несколько семей с детьми.

Люк Персеваль отдал роли младенцев и подростков взрослым упитанным актерам, одев их в детские трусики, маечки, превратив их в подобие страшноватых переростков. Их отцы и матери заняты адюльтерами, выпивкой, ссорами с соседями. Дети бегают по кампусу, развлекаясь играми в индейцев, дразнилками. Вечные жертвы, они получают выговоры, крики, оплеухи от собственных родителей и от доброжелателей-соседей. Они становятся свидетелями чудовищной оргии, случившейся прекрасным летним днем у надувного резинового бассейна.

Раздевшись до купальников, обитатели кампуса потягивают пиво, играют в бадминтон, лениво переругиваются. Отец моет в бассейне младенца Оли. Главный забияка пьянеет до икоты и рвоты. Потом его тянет к загорающей соседке. Спустив трусы с себя и с нее, грузный, толстый мужик, пыхтя, пытается ею овладеть на глазах всего кампуса. Мешает тошнота и апатия дамы. Окружающие на происходящее не реагируют – им нет дела ни до кого.

На сцене неприглядное поведение персонажей особенно ужасно на прекрасном фоне огромного пространства сияющей белизны. Распахнутая вглубь и вширь сцена превращена режиссером в подобие античного просцениума с кругами-ступеньками, легким абрисом портиков. По твердому убеждению автора пьесы, современный европеец недостоин милости. В «Огнеликом» драматург наслал на него карающий огонь. В этот раз наказанием станет смерть младенца Оли. Забытый в лесу ребенок найден мертвым. Никто не виноват в его смерти – и виноваты все. Чувство вины заставляет жителей кампуса вновь и вновь переживать момент обнаружения тела. Шесть раз на протяжении спектакля персонажи выстраиваются в колонну и бегут, затем резко останавливаются – и на авансцене обнаруживается тело Оли.

Главный тезис Майенбурга, его убеждение – за грехи взрослых расплачиваются дети. Трагедию вхождения чистых душ в наш ужасный мир он исследовал в «Огнеликом». И всесжигающий огонь финала давал необходимый катарсис. В «Туристе» действие заканчивается комической сценой беседы трех психов. Улегшиеся ногами в зал, персонажи спектакля застывают сюрреалистическим подобием какой-нибудь братской могилы. И только звуки аплодисментов заставляют актеров ожить, а зрителю возвращают уверенность, что, несмотря на все показанные ужасы, для Европы еще не все потеряно. По крайней мере, остались юмор, скептицизм и радость качественно сделанной театральной постановки.