Бремя стыда

Героя чеховского рассказа в один отнюдь не прекрасный день вдруг настиг какой-то неприятный внутренний голос. «Вы камер-юнкер? – спросил меня кто-то на ухо. – Очень приятно. Но все-таки вы гадина...» И как ни пытался он встряхнуться, как ни оправдывался перед собой, как ни настаивал, что все им сделанное, – образец деловитости и порядочности, «что-то шептало на ухо: «Очень приятно. Но все же вы гадина...» Острый приступ стыда похож на приступ аллергии и также имеет четкие внешние признаки: краснеют щеки, кровь приливает к голове, глаза начинают предательски бегать, стучит сердце… Стыд – чувство телесное, головой с ним не справиться.

Ты можешь сколько угодно себя уверять, что обирать детей – это и выгодно, и безопасно. Но в ту секунду, когда тебя ловят, когда это звучит со страниц газет и на всем пространстве Интернета, – начинает душить стыд. И вот собирается пресс-конференция, и объясняется, что благотворительный концерт вовсе и не был предназначен для помощи детям, а этим только хотели всем сказать, что больные дети в мире есть. И денег-то собрали одну полушку, да и ту не то Микки Рурк, не то Шерон Стоун увезли как российский сувенир…

Фраза «как ему/ей/ им не стыдно?» сейчас в устной и интернет-речи наших сограждан чуть ли не самая часто встречающаяся. Говорим ли мы о подписях под обращениями с призывами ни в коем случае не освобождать человека, держать которого за решеткой нет никаких законных оснований. Или о газетном тексте, где объясняется, что Японию покарал исключительно наш Господь Бог за посягательство на Курилы и недружелюбие к России (сделать из Всевышнего наемного киллера в разгар Великого поста – это, конечно, высший журналистский пилотаж!). Или о машинах «скорой помощи», которые останавливают наши полицейские, чтобы пропустить машины с мигалками… Потом полицейские будут объяснять, что де, остановив машины, они у них спросили – не к умирающим ли едут… Но чтобы спросить, вначале-то остановили…

Заметьте, когда начинают оправдываться, – это хороший знак. Значит, все-таки где-то там, на дне души, эта самая стыдобушка ворочается, царапается, скребется. И лучший российский телеведущий, получая премию, вдруг произносит речь о том, каким подконтрольным и бессовестным стало телевидение, на котором правит вурдалак, упырь и мцырь. И подписанты начинают «снимать» свои подписи и каяться. И Никита Михалков специально заводит блог, чтобы объяснить, что его подставили и не так истолковали.

Возобновляя в нашем сегодняшнем театре самую неприглядную советскую традицию постановки пьес высокопоставленных чиновников, модный режиссер спешит объявить, что, дескать, ставят текст только за его художественные достоинства. Заметьте, что, когда в театрах страны ставили «Малую землю» Леонида Брежнева, оправдываться высокими качествами текста (кстати, весьма прилично сделанного литературными неграми) никто не считал нужным. А написавший на эту самую постановку одобрительный отзыв журналист из правительственной газеты потом отводит душу в своем «ЖЖ»: «Какая же все это дрянь!»

Стыд, по определению БСЭ, «имеет общественно-исторический характер, зависит от эволюции норм морали». Иначе говоря, что вчера казалось неприемлемым, сегодня уже делается с легкой душой. И наоборот, что еще вчера рассматривалось как доблесть – сегодня вещь компрометирующая. Публичное объяснение в любви к начальству, искони хорошо оплачиваемое, сегодня смущает даже самых закаленных, тех, кто давно пересадил кожу с задницы на лицо и теперь пощечину считает шлепком.

Младший родственник совести, стыд тесно связан с неодобрением окружающих. Помню, как моя собака – маленький тойтерьер Боня – вышел погулять в новом костюмчике и был осмеян дворовыми мальчишками. С этой памятной прогулки собака категорически отказалась именно от этого розового комбинезона. В четырех остальных песик чувствовал себя легко и свободно, а стоило надеть «осмеянный наряд», начинал выть и отказывался выходить из квартиры.

«Стыд – не дым, глаза не ест» уверяет народная поговорка. И лукавит. Застенчивый воришка Альхен из «Двенадцати стульев» воровал и стыдился, стыдился и снова воровал. И стыд не только горел на нем постоянным румянцем, но поднял уровень тревожности завхоза на опасную для существования степень. Альхен от любого человека ожидал, что тот сейчас будет его арестовывать. Уровень тревожности индивидуума, которому есть чего стыдится, обычно зашкаливает. И тогда появляются обиженные деятели, которые видят намеки и шпильки даже в простом «здравствуйте». И в цитатах из классиков начинает мерещиться личное оскорбление, и их хочется немедленно упразднить, запретить и спрятать.

Только вот спрятать концы в воду сейчас почти никому не удается. Сейчас всех мало-мальски публичных людей окружает плотная интернет-среда. Мир вдруг буквально на глазах в несколько лет стал одной большой деревней, где все в курсе где варят борщ, кто бьет жену сковородкой и какой черт влетел в трубу какой Солохе... Чтобы ты ни сделал, ни сказал, ни подписал – ничего нельзя скрыть, нельзя понадеяться, что не заметят. Все вытащат на свет Божий и прокомментируют во всех социальных сетях. И уже не один внутренний голос, а тысячи внешних интернет-голосов заорут: «Вы – камер-юнкер? Очень приятно, но вы – гадина!»

Когда в обществе перестают работать нормы социальные, единственное, что может удержать его от распада, – жесткая система нравственных норм. Хотя я далека от веры Владимира Соловьева в то, что вся человеческая нравственность вырастает из чувства стыда, но твердо уверена, что если что и дает надежду в нашей стремительно оскотинивающейся действительности, – так именно эти судороги стыда, которые возникают спонтанно, неожиданно в людях, от которых ты их никак не ожидал, – и оставляют долгое эхо…

Автор – театральный обозреватель «НИ».