Плоть в эпоху разума

Манеру брутального британца московская публика знает по балету «Хрома» в Большом театре, правда, там танцуют классические исполнители. Мариинский театр вот-вот покажет премьеру его опуса «Инфра». Но собственная труппа МакГрегора гораздо точнее передает его посыл. Отвлекаясь от эмоциональных переживаний и игры в «психологический театр», хореограф, как писала британская пресса, сосредоточен на практическом вопросе – что делает нас живыми существами? Живыми в прямом, биологическом смысле.

Британский хореограф известен как поборник науки и научного прогресса: ни одна новинка не минует его пристального внимания. Компьютерные технологии и их применение в танцевальном процессе давно захватили воображение МакГрегора. Связь живого тела и неживой электроники – да тут открываются невиданные дали! Особенно если отнестись к человеческому телу как к живому компьютеру, обыграть тело исключительно физиологически, как работающее по определенным правилам устройство, которое нуждается в изучении, программировании и настройке. «Плоть в эпоху разума» – так называется один из балетов МакГрегора, и более точного заголовка к делу его жизни не найти.

Показ «Атомоса» в Москве открывал специальный проект «Золотой маски», посвященный актуальному искусству. Зрителям раздали 3D-очки, в коих полагалось рассматривать видеоэффекты. Но организаторы, видимо, не полагались на понимание публики и перед началом снабдили балет словесным разъяснением – мол, это не привычный балет, МакГрегор подрывает основы классической хореографии, потому готовьтесь к «потрясению и шоку». Как будто Москва впервые получает современное искусство, и современный танец для нас в диковинку, а сочетание танца с компьютерными технологиями – и вовсе дремучий лес. После таких вступлений можно было ожидать по меньшей мере театральной революции. Но МакГрегор предъявил иное.

Начать с того, что первый московский спектакль прошел явно не в его день. Показ задержали почти на час: отказала электроника, и главный визуальный эффект «Атомоса» – картинки на пяти пламенных экранах, подвешенных к потолку, – сошел на нет. Светился один маленький экран, на котором ползали насекомые, горели трубы промышленных комплексов и создавались цифровые абстракции. Иногда там же отражались танцующие артисты. Кроме того, за кадром, и это неизбежно в условиях гастролей, остались многочисленные околотеатральные примочки, сопровождавшие и рекламировавшие прошлогоднюю премьеру «Атомоса» в Лондоне. Там даже провели специальную выставку, на которой рассказывалось о создании балета. МакГрегор дал артистам некий старый фантастический фильм, кадры которого исполнители пропускали через компьютер до тех пор, пока картинка не распалась на детали. Танец по указанию постановщика артисты сочиняли сами, ориентируясь на впечатления от измененных кинокадров, а МакГрегор потом все это собирал. Он пригласил ученых – нейрофизиологов, антропологов и психологов, чтобы они давали профессиональные советы танцорам и сценографам, а также исследовали движущиеся тела с датчиками. Для моделирования спектакля создавались специальные трехмерные объекты. Музыка, смесь плавного минимализма с медитативными шумами, сочиненная группой A Winged Victory for the Sullen, тоже, наверно, впитала научные рекомендации.

Бесполезно задавать МакГрегору вопрос «что художник хотел сказать своим произведением», хотя этого добиваются от автора «Атомоса» многие вопрошатели, смущенные отсутствием, как им кажется, прямо изложенного смысла. МакГрегор предлагает нашему мозгу потрудиться самому, а не перекладывать вербальные ответы на автора невербального текста. С философского ракурса бессюжетный «Атомос» – попытка разобраться: то ли наше тело – молекула Вселенной, то ли атомы, из которых состоит наше тело, заставляют его жить и двигаться в мире как скоплении фрагментов. С пластической точки зрения тут измеряется технология движения, энергоемкость порыва. Кто кого притягивает и отталкивает, мужчина женщину или женщина мужчину, не важно – это кинетические объекты, сталкивающиеся в пространстве. Артисты, превосходно координированные, феноменально гибкие, трудятся на все сто, проделывая па с чрезвычайной торжественностью, очень серьезно, прислушиваясь к идеям МакГрегора, как неофиты к речам новоявленного гуру. Пауз и времени для рефлексии не предусмотрено. Но больше часа вы можете любоваться, как автор, по его словам, ищет «новое ощущение виртуозности, которое никак не связано с пируэтами и прочими балетными приемами», а на деле использует давно опробованные приемы современных техник танца и даже элементы классики. Впрочем, комбинирует МакГрегор изобретательно, и если бы балет длился полчаса, ничего лучше и желать было нельзя. Но час – слишком большой срок для научных исследований на сцене. В Москве мы остались с хореографией МакГрегора один на один, без телевизионной плазмы и умозрительных концепций, разве что дым стоял коромыслом, да свет менялся как по волшебству. Танец должен был ответить сам за себя. Но через 70 минут после начала, когда сочетание донельзя прогнутого позвоночника, волнующегося таза и угловато сведенных по шестой позиции коленей повторилось уже раз двадцать, в голову пришла крамольная мысль. Хореограф Баланчин обходился без нейрофизиологов и компьютерных программ. И как ему, бедному, удалось сочинить отменные балеты?