Святочная история

Свою самую радостную песенно-плясовую комедию Островский писал в тяжелое время, когда его, начинающего драматурга, бывший друг и соратник обвинил в плагиате. Это обвинение радостно подхватили все недруги и поверили клевете многие друзья. Пьеса «Бедность – не порок» должна была доказать самостоятельность драматурга, его писательский и сценический дар. Островский обратился к миру, который уже был во многом забыт в Первопрестольной – к Москве середины XIX века: святочные гуляния, гадания, песни и пляски, в мир русского карнавала. В пьесе появились ряженые в масках козы, медведя, с бубнами, гитарами, балалайками. Зазвучали старинные песни – величальные и свадебные, гадальные приговоры, забытые прибаутки. «Я, матушка, люблю по-старому, по-старому… да по-нашему, по-русскому», – вздыхала Пелагея Егоровна, честная купеческая жена и мать благонравной героини пьесы. Александр Коршунов почувствовал, что вздохи Пелагеи Егоровны окажутся не чужды сегодняшнему зрительному залу, и угадал точно.

На сцене тщательно воссоздано видение театра, которого нет (сценограф – Ольга Коршунова). Писаный задник с картины Кустодиева – вид зимней Москвы. На кругу небольшой особняк с крыльцом и фонарями. Поворот круга – и вот внутренность дома: деревянные комоды, кружевные скатерки и занавески, штофные кресла, покойные стулья и домотканые половики. Песни и пляски, маски и гадания также достоверны и узнаваемы. И гитарные переборы Яши Гуслина (Денис Курочка), и коленца Гриши Разлюляева (Сергей Потапов), и гадальные песни девушек-подружек. Спектакль и движется песенным распевом, гитарным перебором.

Сюжетные повороты незамысловаты, конфликт разрешается почти чудесным образом. Самодур-отец, помешавшийся на новых модах, чуть не становится причиной несчастья дочери, сосватав ее за злого, старого, богатого мошенника. Но своевременное вмешательство пьяницы-дядюшки восстанавливает мир и лад. Пьяненький, юродствующий дяденька Любим Торцов, которого сыграл сам Александр Коршунов, становится камертоном постановки. Натуралистическая достоверность фигуры спившегося купчика не мешает правде его, вопреки всему, живой и нетерпеливой души. Куролеся и паясничая, Любим Торцов говорит правду. И когда в финале он становится на колени и совсем просто и без ломанья просит брата «пожалеть его»: «Брат, отдай Любушку за Митю, – он мне угол даст. Назябся уж я, наголодался», – то из зрительного зала тут же раздался голос в поддержку: «Отдавай!»

Незамысловатая история полуторавековой давности, оказывается, до сих пор сохранила тайну воздействия на зрительный зал. Публика добродушно «не замечала» ни грубоватой подчеркнутости актерской игры (когда отрицательные герои либо рычат Карабасом-Барабасом, либо шипят Бабой-Ягой), ни «нажима» и слезливости в голубых ролях. Но радостно принимала аплодисментами все мало-мальские проявления таланта: и изящную декорацию, и свежие голоса, и прекрасно поставленные пляски, акробатические номера святочных ряженых, и любую точную интонацию или деталь в актерском рисунке.

В пору Островского премьера «Бедность – не порок» в Москве совпала с гастролями великолепной Рашель, музы французской трагедии. И тогдашние газеты с удивлением отмечали, что французской диве пришлось потесниться и поделиться зрителями с Любимом Торцовым в его ситцевой рубахе. Похоже, пропойца-обличитель до сих пор не потерял ни популярности, ни актуальности, ни зрительской любви.