Черное на белом

Сегодня невинное слово «гастарбайтер» приобрело неприятно криминальный оттенок. Оно ассоциируется с дешевой рабочей силой, с нелегалами, с московским авралом (когда нужно возвести бизнес-центр за считанные дни). Поэтому, когда Владимир Анзельм и Александр Сигутин назвали свою выставку «Гастарбайтеры духа», многие могли подумать, что речь идет о солидарности с «понаехавшими». К тому же экспозиция развернулась в фабричных корпусах.

На самом деле главное ударение здесь падает на второе слово, а гастарбайтерами выступают сами художники. Они «въехали» на чужую территорию и выполняют там подрядные работы. Чужая страна – это религиозное искусство, с которым, как мы знаем, у современных художников отношения драматичные: все чаще эти отношения заканчиваются в судах. В творениях Сигутина – Анзельма провокации не больше, чем в любой репродукции иконы. Александр Сигутин создает религиозные композиции на холстах. На белом фоне проступают черные прориси, в которых угадываются иконные типажи: фигуры святых и евангельские сцены. Словно церковные, мастер готовит стену для фрески, нанося предварительные наброски (в Италии такие линии называются синопиями). Хотя сам художник предпочитает сравнивать свои живописные опыты с рисунками Пикассо. Владимир Анзельм успешно работает с антрацитом, если говорить проще, с прессованным углем. Из него он производит черные переливающиеся объекты. В данном случае такими «драгоценностями» стали ангельское крыло, церковная чаша и эффектный череп (который на иконах символизирует могилу Адама).

Попытки соединить икону и модернизм предпринимались не раз. К тому же и само открытие иконы в среде художников связано с рождением модернизма. В конце XIX века в иконе увидели альтернативу академическому реализму. Но случай с прорисями Сигутина показателен и в другом плане. Он демонстрирует, где в сегодняшнем искусстве «витает дух». А он, как выясняется, витает в пустоте, в абсолютно белом пространстве, там, где исчезают любые намеки на плоть и кровь. Хотя, опять же, идея не новая – еще Малевич выставлял свой «Черный квадрат» в виде иконы. За черноту в нашем случае отвечают угольные скульптуры.

То, что в искусстве практически нереально сказать новое и большинство произведений рождаются в диалоге с прошлым, красноречиво показывает другой фабричный проект.

У него высокоумное название – «Интерпретация объекта в московской концептуальной школе». Однако выставка по-своему уникальная: у нее необычный для нашей сцены жанр – это проект изобретательных искусствоведов. Серьезность здесь замешана на отстраненной иронии. По дизайну экспозиция напоминает музей минералов или даже доисторических останков: на витринах за стеклом разложены объекты, которые надо исследовать на предмет их возникновения и развития. Особенно располагает к сравнению с естественно-научной коллекцией «Антропологический этюд» Д.А. Пригова – рождение партийного бюста из доисторического черепа.

Главное здесь не художник и даже не экспонат, а переклички, ассоциации, сложные связи. Почти для каждой работы российских концептуалистов (будь это Кабаков, Монастырский или группа «Коллективные действия») находится аналог на Западе – нечто напоминающее по форме и содержанию. Берем, например, раковину Моны Хатум и Хаима Стейнбаха («Слив», 1987 год) – вполне естественно, что этот туалетно-кухонный предмет вызывает в памяти знаменитый «Фонтан» Марселя Дюшана (1917 год) – писсуар, выставленный в качестве произведения искусства.

Ни у кого даже мысли не было обвинять российских концептуалистов в плагиате. Скорее, наоборот – выставка подчеркивает курсирование идей, вечную «переработку духа» художниками-гастарбайтерами в отличие от переработки плоти – холста и масла, которой занимались старые мастера.