Шекспир с «примочками»

Яцко в своей аннотации к спектаклю пообещал: «Скучать не будете! Сцена атакует зал!» Обещание быть нескучным оставим на совести режиссера. А атака на зал свелась к следующему. По проходам шныряют персонажи. На сцене очень много поют (плохо), танцуют (плохо), дерутся (неубедительно), а в оставшееся время читают шекспировские стихи и двигают сюжет.

Стихи читают в весьма своеобразной манере, открытой и разрабатываемой Анатолием Васильевым, когда каждая буква и слова произносятся с таким звуковым напором, что смысл несколько ускользает от слушателей. Яцко – ученик Васильева – попытался найти равнодействующую между развлечением публики и васильевской установкой на «эксперимент». В результате получилась самая злая пародия на учителя, которую себе только можно вообразить.

Будучи режиссером начинающим, Игорь Яцко, как сорока, натащил в спектакль все, что в сегодняшнем театре блестит. Тут и развешенные над сценой экраны, где крутят кадры из фильмов и фрагменты живописи. Тут и дымы, и синее полотно ткани, изображающее морскую волну. Тут и выплеск действия в проходы зрительного зала и в фойе.

Все эти довольно затрепанные режиссерские «примочки» мало связаны собственно с довольно жесткой историей, рассказанной Шекспиром. С сюжетом Клавдио, которого приговорили к смертной казни за любовную связь с девицей, на которой он не успел жениться. С историей его сестры Изабеллы, которой наместник Анджело предлагает спасти брата ценой прелюбодеяния с ним. История Марианы, брошенной невесты Анджело, которая идет ночью к нему под видом Изабеллы. История самого наместника Анджело, которого герцог оставил править в свое отсутствие, а он потерял голову от страсти, а потом из испуга все-таки решил Клавдио казнить. Все это переплетение страстей, воль, борьба гордости и страха, желания и жалости осталось вне интересов и постановщика, и актеров. Исполнители принимали эффектные позы, застывали в разного рода гримасах и аффектированно скандировали строки Шекспира.

Когда-то классик ввел в нашу жизнь понятия «зимнего дурака», которого не сразу разгадаешь за зимней шапкой и внешним видом, и «летнего дурака», который весь как на ладони. Недостатки этой постановки вполне очевидны. Симпатичные же черты скрыты глубоко-глубоко. Главная из них – явное удовольствие, которое получал постановщик в процессе работы. Как незабвенный Хлестаков о городе N, он может вздохнуть о Театре киноактера: ну, как принимали! По сцене все время скитается почти оперная массовка – то в эффектных вечерних костюмах, то в монашеских балахонах, то переодевшись стражниками, то девами для радости. И молодые исполнители тоже получают удовольствие от своего дуракаваляния на сцене. А так как к концу четырехчасового представления публика почти сравнялась по числу с действующими лицами, то смело можно сказать, что половина зрительного зала получила свой кайф.