Рубины в краю самоцветов

В программе этого года – мировая премьера современной оперы «Носферату», видеоарт по мотивам «Зимнего пути» Шуберта, барочный карнавал из Франции, спектакль мадридского Teatro Real «С(h)oeurs» (проект бельгийского хореографа Алана Плателя на музыку Верди и Вагнера), международный научный симпозиум «Дягилевские чтения», музыкальные концерты, лекции и видео-показы. В финале фестивальный оркестр под управлением Курентзиса исполнит Третью симфонию Малера. А открылся проект пермской премьерой трех балетов Баланчина, в их числе – балет, никогда в России не исполнявшийся.

Обращаясь (не в первый раз) к Баланчину, театр запросил у Фонда Баланчина вечер его балетов на музыку Стравинского. В тройчатку вошли «Аполлон Мусагет», «Рубины» и «Симфония в трех движениях», название которой с музыковедческой точки зрения лучше было бы перевести как «Симфония в трех частях». Это эволюция вкусов Баланчина и Стравинского во времени: хронологический разброс создания партитур и танцев – от двадцатых до семидесятых годов прошлого века. «Аполлон» в Перми поставлен в первой авторской редакции, с прологом (рождение бога) и эпилогом (апофеоз божественного величия). Но Баланчину всегда было интересней то, что между этой «литературой» – тет-а-тет танца и музыки, свидание наедине и без посредников. Ведущие артисты труппы – Никита Четвериков (Аполлон), Инна Билаш и Наталья Домрачева (две из трех муз) стали неформальными героями балета, формально посвященного античным мифологическим персонажам, а по сути раскрывающим таинства неоклассики в музыке и хореографии. «Рубины» огорчили странным задником (огромные, текущие вниз капли, визуально отвлекающие от рисунка движений) и порадовали внятно произнесенным балетным текстом с легким налетом программной вульгарности, что правильно – настойчиво-брутальный блеск «Рубинов» у Баланчина контрастен его же торжественно мерцающим «Бриллиантам» и загадочно светящимся «Изумрудам». «Симфония» (российская премьера) дала образец композиционного мастерства позднего Баланчина. Сложный пространственный драйв активного кордебалета развивается в контексте камерной культурной стилизации. Средняя, медленная, часть балета – дуэт-виньетка. С приливами то ли европейской старинной, то ли «ориентальной» манер. По сравнению с массовым началом и густонаселенным концом – словно конфликт частного с общим.

Можно, конечно, вспомнить об «Аполлоне» как осмыслении европейской мифологии. О «Рубинах» как балетной сублимации джазовой Америки. И о «Симфонии» как концентрате впечатлений Баланчина от рок-н-ролла, спорта и пышущей здоровьем американской молодежи. Но попытки «конкретного» анализа его балетов часто кончаются конфузом. Во всяком случае, это имел в виду сам «мистер Би», когда призывал смотреть танец так, как нюхают розу – всеми фибрами. Главное у Баланчина – смесь строгой графичности и эмоционального напора, рожденного музыкой. «Все нюансы, а их сонм, уловить непросто. Танцевать Баланчина не значит вычерчивать в пространстве разные красивые линии. «Покажите нахальство», – требовал хореограф от своих артистов. Пермская труппа, уже привыкшая к Баланчину (десять его балетов в афише – не шутка), словно знала об этой фразе мэтра и приняла ее близко к сердцу. Конечно, американское балетное «нахальство» – не совсем то, что наше. В Нью-Йорке оно разбавлено иной координацией тела и более острым чувством формы, проявляющимся везде – от безупречно работающих «стальных» стоп до отчетливой ломки вертикальной оси тела и математически выверенных посылов корпуса и рук, причем посыл идет не столько от музыкальной эмоции, сколько от ритма. В случае с часто синкопирующим Стравинским, когда думать о ритме исполнителю приходится каждую секунду, это еще более очевидно. Но в рамках стиля «русский Баланчин» пермяки научились считать на сцене. И станцевали премьеру с той мерой увлеченного интереса, которая обнимается словами американского репетитора в Перми Бена Хьюза: «Ты не можешь переучить артистов после того, как их столько лет учили по-другому. Но ты в состоянии показать им другой взгляд на хореографию и музыку».

Курентзис сказал, что посещаемость Дягилевского фестиваля в этом году выросла вдвое. Это хороший задел на будущее. Ведь в Пермском театре вскоре начнется строительство второй сцены, большей по размеру, чем нынешняя. На новой площадке наконец-то поместятся большие классические балеты, которые на старую элементарно не помещаются.