Гений в сумраке

Опусы неистового Рихарда в уральском театре не ставили с довоенных времен, а «Голландца» ранее – вообще никогда. Тем значительней успех: трагедия про морского капитана, проклятого бессмертием, и его самоотверженную невесту предстала в Екатеринбурге во всей мистической мощи и этической глубине.

Спектаклем дирижировал немец Михаэль Гюттлер – музыкальный руководитель Финской национальной оперы, и это не первая встреча маэстро с уральской труппой, как и с Вагнером, с операми которого Гюттлер, в частности, работал в Мариинском театре. Режиссер из Великобритании Пол Каррен и ирландский сценограф Гэри Маккан отвечали за действие на сцене. Трио сработалось на редкость органично. В трактовке Гюттлера музыка «Голландца», поданная без излишнего грохота, скрупулезно, но вдохновенно, наполнилась фирменной вагнеровской взволнованностью, и даже «киксы» медных (куда ж без этого!) впечатлению не помешали. Маккан любопытно соединил металлические, овально-продолговатые конструкции-трансформеры, как бы тронутые ржавчиной и старостью (конструкции эти – то корабли, то прибрежные скалы, то стены домов), и вдобавок пустил поверх видеопроекции. Каррен придумал выразительные детали поведения Голландца, Сенты, ее отца Даланда и народных норвежских масс.

«Голландец», конечно, немыслим без хорошего Голландца. Исполнитель главной партии доложен сочетать бронебойный голос с нужной сценической харизмой – такой, чтобы личность вечного скитальца смотрелась и эпической, и несчастной. Александр Краснов обладает всеми необходимыми качествами: он спел так, что хоть сейчас бери этого Голландца в Байройт или Метрополитен-оперу. Приятно знать, что у нас есть вагнеровские певцы такого уровня, и Краснов по праву выдвинут на соискание награды «Золотой маски», как, впрочем, и дирижер.

Первое появление Голландца обставлено эффектно. Рулевой корабля Даланда, пошатываясь в своем непромокаемом плаще, только что спел веселую, хмельную песню, и вдруг настроение резко меняется. Таинственный моряк-скиталец, высокий могучий брюнет с волосами до лопаток, в черном «старинном» камзоле и сапогах, медленно выходит к авансцене, весь в зловещих клубах дыма. В его фигуре, в отличие от простака-рулевого, нет ничего житейского. Ну просто «сумрачный германский гений», как сказал поэт Блок, герой романтических романов. Его трагическая ария о собственном проклятье развертывается на переменчивой границе света и тени: Карран и художник по свету Евгений Виноградов используют световую символику, помещая героев как бы на границе между адом и раем, добром и злом. Но наглядный романтизм разрушается, как только мы попадаем в мир Сенты. Туда, где живут (вернее, пытаются выжить) обыкновенные люди: нищие швеи, поющие песенку о веретене и усердно строчащие на машинках, жены и подруги не менее нищих моряков. Каррен, перенеся действие в условную середину ХХ века, явно вложил в спектакль воспоминания о собственном неприглядном детстве (он вырос в семье алкоголиков, которые выгнали его, 16-летнего сына, из дома).

На стене мастерской висят вырезанные из газет фотографии: видно, блуждающий по морям корабль Голландца где-то запечатлели. Под снимками мечтательно застыла Сента (Ирина Риндзунер) – не столь уж молодая, но все еще восторженная. Вагнера петь нелегко, и в сильном сопрано певицы иногда проскальзывало напряжение. Пока Голландец и Сента не могут наглядеться друг на друга (режиссер заставляет их замереть на месте от всколыхнувшихся обоюдных надежд), подвыпившие моряки призывают команду Голландца сойти на берег и принять участие в веселье. Это тоже эффектный эпизод, когда на беспечный призыв долго не отвечают, но вдруг стены домов становятся полупрозрачными, поверх этих стен катятся морские волны, а за волнами видятся мечущиеся силуэты людей-призраков. Невидимый хор при этом поет с верхнего яруса Большого театра, и поет вполне хорошо, так же, как до этого, в сцене мастерской, хорошо спел хор женский.

Нервно отвергая притязания влюбленного Эрика (Ильгам Валиев), Сента мечтает принести себя в жертву Голландцу, чтоб своей верностью спасти его от вечных скитаний. Но печальный финал известен: спасение придет, жертва будет, но какая! Сента бросится в море, и Голландец на руках унесет ее труп в неизвестность, на фоне наконец-то появившегося яркого света и сияющего океана. А земляки покойницы будут зачарованно наблюдать, как в повседневной жизни все-таки есть место подвигу.