Дневной дозор

То, что западных художников и фотографов завораживает сталинская архитектура – давний и очевидный факт. Поэтому соратникам Базилико с таким трудом приходилось «пробивать» съемку на высотках. Всякий раз приходилось долго и дотошно объяснять нынешним владельцам памятников (особенно тяжело пришлось с владельцами «Украины», где как раз шел ремонт отеля), что их интересуют не интерьеры, а то, что видно с верхнего этажа.

Так, шаг за шагом («главное – не сдаваться, если на Западе вас все же пускают после второго отказа, в России надо пережить десяток отказов и отговорок») итальянцы сумели взобраться на семь знаменитых «небоскребов» 1940–50-х годов и сделать несколько серий окрестных дневных пейзажей. Впрочем, изображения самих высоток на выставке тоже присутствуют. Они сняты в намеренно отстраненной черно-белой манере и существуют словно вне времени и живого города. Это своего рода островные маяки, недвижимые громады, о которые бьются бурные волны московской застройки.

Главная интрига приключилась тогда, когда, навострив камеру где-то под шпилем, например, чечулинского дома на Котельнической набережной, Базилико начал фиксировать открывающийся ландшафт. При этом снимал предельно объективно, с большим панорамным разрешением, с вниманием к деталям (в этом плане он очень близок франкфуртской школе фотографии – там тоже любят скрупулезно изучать человеческие или вещественные массы). Вместе с тем любая объективность – то есть избегание туманной лирики и исторических красот – в случае с Москвой превращается в критику. Становится понятным, что на одном гектаре умещается не один, а сразу несколько городов и все они вступают в странные и драматичные отношения.

Итак, в панорамной картине, сделанной с дозорной башни, топорщатся и толкаются здания, машины, заборы, пустыри, переходы, щиты и столбы... Все это напоминает людскую толпу в метро в час пик: при желании там тоже можно выделить красотку в дорогой винтажной шубе, но большинство – серая масса, спешащая в офисы или обратно.

Еще один момент. Конечно, каждый вид отличен от другого. Но когда они располагаются в стальных конструкциях друг за другом, все снимки-картины становятся похожи на абстракции. Только не в стиле логики и упорядоченности Мондриана, а в пьяном угаре и спонтанности брызг и линий Джексона Поллока. И даже то, что проект, побывав в разных городах Европы, доехал до Москвы, не делает его краеведческим. Это все же больше живописание, чем бытописание.

Впрочем, в Музее архитектуры жест «Базилико и компании» приобрел некое социальное и политическое звучание. Нам показали, что не все иностранцы готовы с умилением смотреть на красавицу Москву. Есть те, кто способен посмотреть на нее в неожиданном ракурсе. И именно этот ракурс открыл неприятную истину: если убрать сталинские высотки (а убрать их очень просто – нужно забраться на них), то перед нами окажется «смазанный», лишенный четких ориентиров и композиции город. Получается, что столица подчинена вертикали – это ее лицо. На парадные открытки так и снимают – снизу вверх. А горизонталь – там, где обитают люди – это нечто странное, подсознательное и бессознательное.