Режиссер Кирилл Серебренников

– Кирилл, вы действительно решили выпустить две музыкальные постановки практически параллельно: ораторию «Жанна д’Арк на костре» и оперу в Мариинском театре?

– Да, в январе начну в Мариинском театре репетиции «Фальстафа» Верди. Между двумя постановками будет интервал. Так что все идет нормально. Я раньше не слышал ораторию Онеггера, и она произвела на меня невероятное впечатление своей актуальностью, попаданием в сегодняшнюю ситуацию. «Жанна д’Арк» начинается словами: «Мрак, мрак накрыл нашу Францию». Кажется, будто это написано совсем недавно.

– Вы были раньше знакомы с Фанни Ардан?

– Впервые увиделись на пресс-конференции, и сразу же после ее окончания начали работу. У нас практически не было времени для светского общения: мы репетировали, занимались костюмами и прочими важными для спектакля вещами. Жаль, что все эти дни прошли в жестком рабочем режиме, но в то же время это было прекрасно. Фанни Ардан – прекрасная женщина, настоящая дива и профессионал высочайшего уровня. Потрясающая актриса!

– Обычно во время репетиций вы любите импровизировать, постоянно придумываете что-то новое. Для оратории «Жанна д’Арк на костре» пришлось сделать жесткую постановочную схему и следовать ей. Трудно было работать в таких условиях?

– Да, в «Жанне д’Арк» пришлось рассчитывать все буквально по тактам. У меня нет опыта работы с таким музыкальным материалом. Я делаю это первый раз и буду счастлив, если нам удастся выявить глубинные смыслы, заложенные композитором в эту потрясающую музыку, показать многообразие внутренних переходов. Интересно попробовать новые условия работы. Кстати, они не отменяют импровизации.

– Что труднее ставить: ораторию, оперу или драматический спектакль?

– Я не читаю партитуру и для того, чтобы разобраться в музыкальном произведении, мне приходится очень долго его слушать. Вдумываться в каждый звук, советоваться со специалистами. Музыкальная драматургия очень сложно устроена.

– Какую музыку вы обычно слушаете?

– Разную. У меня нет музыкальных пристрастий. Слушаю огромное количество всякой всячины: музыку к балетам, оратории, оперы, цыганскую музыку, песни ретро, современные концептуальные сочинения, электронную музыку и так далее.

– Когда вы дебютировали в Москве, вам нужно было привлечь к себе внимание, завоевать зрителей. К чему вы стремитесь сейчас?

– Я вообще ни о чем таком не думаю. Мне все время хочется работать. Чем работа интереснее, тем лучше. Важно, чтобы была работа, которая меня цепляет, возбуждает.

– Как вы выбираете пьесы для постановки? Знаете ли, что будете ставить в ближайшее время?

– Есть несколько тематических территорий, которые мне интересны, несколько пьес, которые я хочу поставить, и территория театра, на которой я существую. Я стараюсь не метаться по разным точкам и работать с одними и теми же артистами.

– Что это за тематические территории? Раньше, насколько я знаю, это была современная драматургия. Точнее, новая драма.

– Я не собирался навсегда связывать свою жизнь с новой драмой, хотя с удовольствием работаю над текстами современных драматургов. Поставил несколько пьес братьев Пресняковых, сейчас работаю с драматургом Олегом Богаевым, мы готовим для «Современника» пьесу «Антоний и Клеопатра». Это современная пьеса, сделанная на основе шекспировской трагедии, но ее текст переписан, переосмыслен, придуман.

– Почему вы никогда не работаете в антрепризе?

– Не интересно. На антрепризной постановке чаще всего лежит отпечаток халтуры, желание заработать денег во чтобы то ни стало.

– Бывает так, что вы выбираете более денежные проекты?

– Как правило, выбираю менее денежные проекты, но более интересные. Больше всего мне хочется общаться с интересными людьми. Главная прерогатива, за которую стоит биться, – возможность общаться с теми, кто тебе интересен. Сейчас у меня появился агент. Он занимается моими контрактами, и я ему доверяю. Разговор о деньгах и гонорарах всегда приводит меня в состояние комы. Я могу договариваться только о чужих гонорарах, о своих – не могу.

– Можно ли прожить на режиссерские заработки?

– Да, можно. Я не могу позволить себе купить квартиру, но денег хватает. Не могу жаловаться, я не самый бедный человек.

– Вы до сих пор снимаете жилье?

– Нет, у меня своя квартира, правда, очень маленькая, нужна квартира побольше. Мои родители живут далеко, в другом городе, и я за них очень волнуюсь. Нужно перевозить родителей в Москву, поэтому требуется расширение территории.

– Вам не хочется работать штатным режиссером какого-нибудь театра?

– Нет, зачем? Что дает работа в штате?

– Более твердое, стабильное положение.

– Стабильного положения в современном мире не существует.

– Что происходит, если ваши актеры уходят работать куда-нибудь в антрепризу?

– Если это происходит в ущерб основному делу, если они предпочитают антрепризу какому-то серьезному проекту, они становятся мне не интересны.

– Какое событие прошлого сезона вы назвали бы самым экстремальным?

– Постановку спектакля «Господа Головлевы». Это была очень трудная, экстремальная затея. Встреча с материалом, который тянет из тебя жилы, кровь. И серьезная кровопотеря.

– В последнее время вы много работаете за границей. У вас не возникает желания остаться там навсегда?

– У меня нет ощущения, что сейчас нужно выбирать между эмиграцией и оседлой жизнью. Если за границей мне предлагают работу – я работаю. Если есть работа здесь – работаю здесь. Мир сейчас очень прозрачен. Человек может жить в Москве и буквально на один день куда-нибудь полететь. В этом году я так летал на переговоры. И понял, что мир действительно очень маленький и сейчас организован по-другому. Уже нет «железных занавесов», препон, которые нужно преодолевать. Если требуется, можно быть динамичным.