Нота горечи и смеха

Постановку «Дядюшкин сон» в БДТ, несомненно, можно полюбить как нечто действительное. Чего стоят мордасовские сплетницы, собравшиеся в доме Москалевой в предвкушении скандала, кульминацией которого становится явление пьяненькой Карпухиной (Елена Попова), обрушивающей на присутствующих какой-то феерически грязный брандспойт сплетен. Не забыть улыбку несчастного «хозяйкиного мужа» Афанасия Матвеевича Москалева (Евгений Чудаков), все время косящего взглядом на свою грозную половину. Красавица Зина Москалева (Полина Толстых) действительно «старинная» девушка с каких-нибудь фарфоровых медальонов. Сейчас ни таких профилей, ни таких талий просто не делают. А чего стоит металлический звук гордости в ее ломком голосе, когда она поет странную дикую песенку о медведихе под аккомпанемент каких-то музыкальных диковинок.

Наконец, великолепная, «с куражом», игра премьеров – Олега Басилашвили (Князь) и Алисы Фрейндлих (Москалева). Басилашвили с упоением купается в роли впавшего в детство старичка-«полукомпозиции». Непослушная рука, негнущаяся нога, ускользающие мысли: «Помню, я встречался с Бе-е-т-ховеном… А, может, это был и не Бетховен…» Буонапарт города Мордасова Марья Александровна Москалева – Алиса Фрейндлих даже как-то досадует, что победа над этим полным рамоли будет легкой. Эта страстная прожектерша, привыкшая к победам, так давно всерьез ни с кем не сражалась, а тут такой удивительный, Богом посланный случай, когда два-три удачных хода – и в награду полное счастье до скончания времен: высшее общество, богатство, Испания… Фрейндлих с чудной ласкающей интонацией произносит эти слова: «Альгамбра, Гвадалквивир, запах апэльсинов…»

Когда-то Юрий Соболев, описывая спектакль МХТ 1929 года, ввел в театроведческий обиход словосочетание «словесное оформление», добавив, что оно стоит в этом спектакле на очень большой высоте. Актеры БДТ доносят каждый оттенок авторской мысли, каждое колебание взрывной страстной авторской речи. И грохочущий смех зрительного зала отвечает на лихо закрученные парадоксальные фразы (недаром один из наиболее прямых наследников Достоевского – Зощенко).

Темур Чхеидзе – один из редких режиссеров, умеющих строить спектакли большой формы и большой мысли. Никогда не играя в поддавки с публикой, он умеет оставаться мужественно независимым и от влияния «кассы», и от влияния прессы, и от театральной моды, чем безумно раздражает всякого рода околотеатральных ничтожеств.

В «Дядюшкином сне», выстроив безукоризненную классическую комедию (тут понимаешь, почему Чхеидзе – единственный из режиссеров, у которого Товстоногов мечтал что-нибудь позаимствовать), он не боится в финале резко сломать тональность. И напомнить зрительному залу о подоплеке курьезного анекдота о неудачном сватовстве.

Чахоточного мальчика-учителя, влюбленного в Зину и любимого ею, инсценировщики обычно вычеркивают, чтобы не тормозить победно раскручивающуюся пружину интриги. Да и финальная смерть Князя «в результате нравственного потрясения» тоже кажется предметом, выходящим за границы водевильной истории.

Для Чхеидзе умирающий мальчик, бредящий Шекспиром (потом ставший одним из главных и наиболее любимых героев великих романов Достоевского), необходим. Он выносит на авансцену объяснение Зины с возлюбленным. И дает длинный томительный прекрасный финал, где уже без юмора и смеха, без сатирических красок, один за другим кратко и грустно подводит итоги – не провалившейся интриги, но несложившейся жизни. Белые занавесы сценографа Павла Каплевича начинают медленно опускаться. На качелях летит Зина. Плачет о пропавшей жизни Князь. А Москалева трезво и грустно признается дочери: «А ты считаешь, я не любила? Может, еще посильнее тебя!»

Сатирический водевиль в БДТ заканчивается двумя смертями, остроумный анекдот вдруг показывает свою кровавую изнанку. А смех вдруг оборвется нотой звенящей тишины и горечи.