Совесть лютая

Это произведение Толстого – чуть ли не единственная русская пьеса, которую можно назвать трагедией в строгом аристотелевском понимании жанра и которую можно поставить в один ряд с произведениями древних греков и по художественной силе, и по нравственной высоте. Катарсис финала, переживаемый героем, – потрясает и очищает душу зрителя, что и полагал Аристотель главной целью трагического писателя. Слабый человек Никита Чиликин проходит долгий путь во тьму: прелюбодеяние – лжесвидетельство – пособничество в убийстве – детоубийство (описанное Толстым опять с античной беспощадностью: голова новорожденного расплющена в блин, и «все косточки раздребезжены»). Опустившись на самое дно греха и отчаяния, готовый наложить на себя руки, Никита обретает силу в покаянии: «Прости меня, мир православный!»

Лев Толстой написал христианскую трагедию, где терзает героя не мстительная стая Эриний, а совесть лютая. И так сильны муки душевные, что остается только удавиться или покаяться. Не людского суда взыскует герой Толстого, но прощения Божьего, суда того Единого, кто волен разрешать душу человеческую.

Глыбища-пьеса не часто появлялась на русской сцене, и еще реже ее постановки оказывались удачей. Станиславский сетовал, что «бытовизм» и этнография задавили душу Толстого в постановке Художественного театра. Борис Равенских искал путь к «Власти тьмы» через стихию русской песни, омывающую и приподнимающую героев пьесы; в историю театра вошел Аким–Игорь Ильинский – праведник, без которого по присловью не стоять селу, не стоять и миру.

В плотную бытовую пьесу Толстого Темур Чхеидзе впустил разреженный воздух трагедии. Эдуард Кочергин, пожалуй, единственный из сценографов сегодняшней сцены, кто умеет из бревен-перекладин создать образ эпического русского мира, где языческое круглое солнце и кукла-оберег соседствуют с православной иконой, у которой теплится лампадка. Пространство живет, дышит, звучит музыкальными переборами (композитор – Николай Морозов). Герои общаются на певучем русском говоре (актеры БДТ умеют «вкусно» произносить текст, по которому говор точно вышивает узорочье). Но точность говора, точность костюмов (рубахи, повойники, шали) Темуру Чхеидзе, похоже, нужны прежде всего как средство отстранения происходящего: деревня Толстого сейчас находится от нас примерно на том же расстоянии, что дворец Эдипа, существует в том же пространстве мифа. Быт во «Власти тьмы» так тесно сопряжен с бытием, что и иголочки не подсунуть.

Спектакли большой мысли и цели – редкость на сцене. «Власть тьмы» – постановка, где масштаб задач подкреплен мощью художественных средств и сыгранностью ансамбля. Актеры в этом спектакле играют с редкой прозрачностью: все движения души героев читаются, как в раскрытой книге. Говорливая ладная старуха Матрена (Ируте Венгалите) осторожно и вкрадчиво учит Анисью (Татьяна Аптикеева), как развести порошок-отраву в чае и напоить недужного мужа (кинет словечко, точно петельку набросит). Измученная ревностью, страхом, томлением, красотка-щеголиха вначале не понимает намеков, потом пугается, потом прячет порошки и еще раз просит повторить: как именно их подсыпают… Ражий парень Никита (Дмитрий Быковский), из тех крепышей, про которых говорят «соплей березу перешибет», – мнется, отшучивается, а потом говорит лживую напраслину на соблазненную им девушку-сироту да еще кладет на себя крест, клянясь Господом Богом. Скверна входит в кровь, течет, разъедая души. Старик отец Никиты Аким в ужасе бежит из дома сына: «Не могу я у тебя чай пить! Скверна у тебя!»

Валерий Ивченко создает своего Акима, используя почти эстрадно-яркие приемы и краски. Он не боится быть смешным, играя русского праведного старика. Смешна его непосредственность, косноязычие, детское любопытство ко всему окружающему. Надо видеть его недоверчивое недоумение над загадочной «банкой», где деньги растут сами собой! Он вслушивается в объяснения Митрича (Сергей Лосев) с уважительным восторгом, чтобы, осознав, что проценты с капитала для одних означают обирание других, – вдруг решительно сказать: «Скверно, не тае!»

Аким в спектакле БДТ – тот самый «простец», которому дана благодать безошибочного нравственного чувства. И рядом с этим легким стариком с наивными голубыми глазами вдруг по-другому начинаешь смотреть на собственную жизнь – «ой, как же много не тае в ней»…

Темур Чхеидзе, как режиссер, не декларирует своих концепций, не напирает. Чтобы понять «мессидж» постановщика «Власти тьмы», надо прожить этот спектакль, пройти весь путь, со всеми изгибами и поворотами, вместе с героями. Спуститься в подпол с Никитой, где зарыт убитый ребенок. Пережить с Мариной боль за погубленную душу любимого. Пережить отчаяние Анисьи, влюбленной, оскорбленной, мстящей. Понять логику железной тетки Матрены, которая вдруг согнется, выползая из подпола, где лежит убитый внук. Чтобы финальное покаяние было не сюжетным ходом, а прочувствованной необходимостью. Чтобы кожей, нервами, всем существом ощутить неотвратимость финала. Чтобы не умом осознать, а душой пережить не только толстовское убеждение, вынесенное в название пьесы: «коготок увяз – всей птичке пропасть», но и авторскую торжествующую веру в свободу человека даже на самом краю раскаяться и спастись.