На флейте водосточных труб

Знаменитая пифагорейская комма (результат вычитания 7 октав из 12 квинт) чаще интересует музыкальных теоретиков, чем практиков. Однако мучительный разрыв между идеальным музыкальным строем и с неизбежностью вытекающим из него появлением «волков» (фальшивых сочетаний звуков) привлек Сэмюэля Ашаша, режиссера и музыканта, давно неравнодушного к классической музыке. «Неправильности», неточности, по мысли постановщика, – то, что дает музыке силу и жизнь. Правильную, приятную музыку, построенную строго на пифагорейском ладе, рождает синтезатор, но она безжизненна.

Гармонию не удается «поверить алгеброй», что бы там ни говорил Сальери.

В «Фуге» музыка рождается в условиях самых неподходящих. В снежном пространстве из измельченного пенопласта под огромным платаном (спектакль в Авиньоне играется в монастырском дворике целестинцев) стоит маленький домик одинокой сочинительницы. Пока рассаживается публика, девушка в теплом свитере (актриса Анне-Лисе Хеймбургер) греется горячим чаем из старого красного чайника, что-то пишет в блокноте, вырывает листки, комкает их. Дом ее героини забит старым хламом середины прошлого века: раскладушка с неопрятным матрасом, складной стол с выдвижными ящиками, старая эмалированная ванна – и разнообразными музыкальными инструментами: клавесином, барабанами, флейтой, трубами… Сценография Лизы Наварро и Франсуа Готье-Лафайета лаконична, предельно функциональна и выразительна.

Друзья, приятели и личный ангел девушки также выглядят потрепанными судьбой бомжами – ношеная одежонка из мусорных пакетов, грязные шарфы, вязаные шапки. Промерзшая компания вваливается в ее домик, немедленно заполняет все пространство, усаживаясь даже на бортики ванны. Привычным жестом гости тянутся к музыкальным инструментам, и… вдруг под их пальцами рождаются божественные звуки классических арий. Неопрятные личности оказываются прекрасными музыкантами и певцами. Плюс (и поверх всего) еще и гуттаперчевыми актерами.

Чего стоит пластический этюд, исполняемый тенором (Владислав Галард)! Решив искупаться, его герой сначала лихо снимает брюки и рубашку, потом, потянувшись к трусам, стыдливо оглядывает зрительный зал. Вздыхает и, замотавшись полотенцем, достает моток скотча и лихо наматывает из него себе плавки и даже купальную шапочку. Смастерив костюм пловца, актер устраивает целую серию гимнастических разминок, а потом с размаху, прыгнув в ванну, ухитряется в метровом пространстве изобразить и кроль, и баттерфляй, и фигурное ныряние. Чтобы потом, расслабившись, вдруг запеть в самый неподходящий (или, наоборот, самый подходящий момент).

Мы привыкли, что классическую музыку исполняют исключительно люди в смокингах и длинных платьях с нотами на пюпитрах, стоящих на сценах под ослепительными люстрами… Здесь божественные звуки извлекают сомнительные личности, не выходя из ванной или развалившись на снегу, или наклюкавшись спирта из пластиковых стаканчиков прямо на морозе. Музыка, как дух, веет, где хочет. Прячет свои секреты от Пифагора и открывается самому занюханному чудику. Пятеро мужчин и одна женщина ссорятся и мирятся, целуются и дерутся, спасают друг друга и друг друга оскорбляют. И в их отношениях все время живет неучтенная величина – та самая пифагорейская комма, которая и делает живой музыку.

…Ноктюрн на флейтах водосточных труб исполняет сам Бог, только надо его услышать.