Тест на креативность

Комплекс Театральный центр «Достоевский» – очередной шаг в творческой программе Валерия Фокина по возвращению старейшей сцене России имперского достоинства. Став художественным руководителем Театра имени Пушкина в 2002 году, он начал с ремонта обветшавшего театра: архитектурному шедевру Росси был возвращен его первоначальный облик, после чего естественным стало и возвращение исторического названия – Александринский театр. Годы ушли на формирование труппы, достойной великой сцены. Много ставящий сам, худрук открыл двери ведущим режиссерам Европы и России. Наконец, когда труппа, по словам Валерия Фокина, «достаточно размята», чтобы быть открытой любым экспериментам, у Александринки появляется новая многофункциональная площадка, совместившая в себе школу, медиацентр и три экспериментальные сцены.

Многоэтажный комплекс построен на месте проходного замусоренного двора между площадью Островского и набережной Фонтанки. Архитектор Юрий Земцов органично вписал свое детище в старые кирпичные стены мастерских Александринки. Серое петербургское небо и панорама крыш на верхних этажах могут при желании стать элементом спектакля. И петербургские виды стали «главной фишкой» дизайна внутренних помещений, разработанных Массимо Алвизи, который немного смягчил строгую функциональность лифтов, лестниц, пролетов, компьютерных уголков и медиапространств зелеными растениями.

Учебную часть решено сделать филиалом Санкт-Петербургской театральной академии, где будет расположена магистратура пока для первых двадцати студентов разных специальностей, которые будут разбиты на пять команд. Режиссер, художник-постановщик, художник-технолог, театровед-драматург и продюсер будут учиться театральному делу вместе и общими усилиями сочинять и создавать спектакль (метод придуман Мейерхольдом для курсов мастерства сценических постановок в Петрограде – КУРМАСЦЕПа).

Под учебные цели отдан «красный этаж». А на голубых этажах разместились экспериментальные площадки, предназначенные для молодых режиссеров и их единомышленников. Театральный центр имеет три сцены – на 300, 100 и 30 мест, а также свободные репетиционные площадки, из которых самая большая точно повторяет размеры сцены на 300 мест. Пока планируется, что творческие команды будут меняться практически ежегодно.

На открытии ТЦ «Достоевский» разбитой на группы публике экскурсоводы демонстрировали (по пять минут на объект) аудиторию, где молодые драматурги сообща пишут пьесу. Да-да, что-то вроде булгаковских «Сыновей муллы», написанных будущим автором «Дней Турбиных» сообща со знатоком восточного быта, – ту самую пьесу, которую сам великий драматург впоследствии назвал апофеозом бездарности и халтуры.

Далее следовала аудитория, где две актрисы сидели по разным углам и возле каждой суетились операторы. Актрисы посылали реплики в пространство, а на видеоэкране возникал смонтированный и не слишком естественный диалог с подложкой-фоном. Далее Сонечка Мармеладова в полном одиночестве среди камер рассказывала, как Катерина Ивановна учила ее делать выкидыши, и мечтала, что они с Раскольниковым заведут ребенка…

В общем, довольно быстро становилось понятно, что техническая оснащенность ни от банальности, ни от безвкусицы, ни от неумения не спасают, а только усугубляют все слабости и недостатки, как рупор усиливает все дефекты речи. И, похоже, «оседлать» все невероятные возможности, предоставляемые новым пространством, подчинить своей воле специалистов, о которых в традиционном театре даже не слышали, – 3D-дизайнеров, видеохудожников, программистов – под силу только новому гению.

Даже в демонстрируемой в большом зале премьере «Самая лучшая минута», созданной Максимом Исаевым (театр «АХЕ»), кульбиты и превращения сцены напрочь затмили всех живых исполнителей и самого режиссера, участвующего в представлении. Белые фигуры семнадцати актеров, по очереди читающие страницы Достоевского, посвященные последним минутам жизни Свидригайлова, со всеми их прыжками, ужимками и гримасами, со всеми видеофокусами, оказались малоинтересными на фоне вздыбливающихся кубов сцены, то взлетающих ввысь, то проваливающихся в преисподнюю. Сцена жила и пульсировала с такой яростной энергией, что все человеческие существа на ней казались при всей внешней постоянной суетливой динамике вялыми и лишними.

Новый театральный центр пока напоминает младенца Гаргантюа: тут и исполинская сила, и детская неразборчивость, неукротимая энергия и полевое поведение, жадная любовь к своим игрушкам и интерес к чему-то неведомому, дивные возможности и столь же несомненные опасности.

Но так или иначе понятно, что появление этого младенца-великана явно многое предвещает и обещает не только для старейшей нашей сцены, но для всего русского театра, чьим флагманом веками был Александринский императорский театр.