Про уродов без людей

Гофман написал философскую сказку, где в прекрасный мир попало уродливое злобное чудовище, которому вмешательство феи подарило опасный дар: все прекрасное, совершающееся в его присутствии, люди приписывали ему. Чем умнее, добрее, талантливее было его общество, тем больше им восхищались и превозносили. Пока симпатичный и даровитый юноша-поэт Бальтазар не разоблачал злое волшебство. Нина Чусова в существование прекрасного мира не верит изначально. Ее страна заселена гнусными уродами: злобными бродячими инвалидами-циркачами (у силача нет руки, у канатоходки – глаза), карикатурным пастырем, дураками-профессорами и студентами, толстяком-князем и солдафоном-министром. Поэт Бальтазар весьма напоминает петуха, а прочитанные им вирши ничуть не лучше детской считалочки Цахеса. Дура-фея напоминает стрекозу. А невеста Бальтазара Кандида (выбравшая Цахеса) – развратная и корыстная кукла. Ни добрых чувств, ни талантливых мыслей, ни оригинальных поступков почерпнуть решительно не у кого.

Бедная крошка, родившаяся с сухими ножками у несчастной нищенки, висит за плечами мамы и клянчит: «ням-ням». А злобные циркачи выводят его на арену, предлагая почтеннейшей публике позабавиться над «оборотнем». В Крошку Цахеса кидают камнями, издеваются над его уродством. И единственная добрая душа – его мать Лиза, отрывая кусок у себя, кормит неудачного сыночка. Маргарита Шубина играет в балаганной поверхностной постановке Нины Чусовой с таким масштабом собственного сценического присутствия, что только удивляешься неисповедимым путям таланта. Ее Лиза так торгуется с Богом («я же просила здорового сыночка? Неужели это так много? Я же молилась!»), разбирается с феей, плачет над своей незадавшейся жизнью и… любит своего калеку, как только мать может любить больное дитя.

Собственно линия Лизы–Маргариты Шубиной – единственная выстроенная и человеческая линия в «Крошке Цахесе». От исполнителя заглавной роли Павла Деревянко потребовались почти исключительно умения акробатические да «спичечный» темперамент. Его герой передвигается сначала на тележке, потом семенит крохотными ножками (актер передвигается на коленках), скалит накладные зубы, корчит рожи и всячески кривляется, то пародируя поэтов в гостиной, то политиков на митинге.

Напрочь лишенная и общественного, и политического темперамента, Нина Чусова собственно линию «политического гротеска», – весьма напрашивающуюся в «Крошке Цахесе», особенно если вспомнить, что Крошкой Цахесом дразнили Сталина, – превращает в такой же низкопробный балаган, как и выступления цирковых актеров. Князь и его министр загримированы не хуже циркачей. А их «политические» фокусы столь же наивны, как трюки с хождением по канату на ровной поверхности. Чувство ритма и юмор – самые сильные черты режиссуры Нины Чусовой – здесь явно начинают ей изменять. Спектакль распадается на среднего качества «номера», собранные на рвущуюся сюжетную нитку.

Выкинув основную смысловую линию из сказки Гофмана, режиссер оказалась в положении унтер-офицерской вдовы, которая сама себя высекла: мысль, державшая историю, исчезла. И напрасны все старания «расцветить» пустоту. И сколько ни придумывай фокусов, сколько ни громозди выдумок, но сам спектакль в результате похож на пустотелую гирю, которую с помпой поднимает в начале однорукий силач.