Тележурналист Владимир Познер

– Вам важно доверие зрителя?

– Для меня это крайне важно. Если у меня возникает ощущение, что зритель мне не доверяет, то я не понимаю, зачем мне работать.

– Иногда кажется, что ваши коллеги не понимают, что их смотрят, и занимаются чем-то своим.

– Мне кажется, что слишком много моих коллег полагают, что телевидение – это о них, о том, какие они замечательные, и вовсе не о том человеке, которого они пригласили в программу, им на него наплевать. Конечно, они хотят иметь рейтинг, но это абсолютно эгоцентричный взгляд. Я сомневаюсь, что у них возникает вопрос: «Доверяет мне зритель или не доверяет?»

– Как вы думаете, почему у многих есть убеждение, что перестроечное телевидение было настоящим? Почему по нему скучают?

– Это произошло потому, что получилась смешная вещь. Что такое перестройка, понять было трудно, а что такое гласность – понятно стало сразу. Кто, собственно, был глашатаем гласности? Не Горбачев, а журналисты. Они стали самыми популярными людьми. Люди стояли в очередях за «Московскими новостями», «Огоньком». Журналист стал думать, что он спаситель Родины, рыцарь на белом коне. Совершенно неправильное понимание.

– Но именно им и доверяли.

– Конечно, доверяли. Потом стало меняться общество, и стало ясно, что журналисты-то наемные, они выполняют чужую задачу, да еще по контракту. И тогда постепенно-постепенно доверие стало уменьшаться. И остались единицы, которым доверяют. Потому что люди видят, что эти журналисты не просто отрабатывает норму, не выполняют чей-то заказ, что они именно занимаются журналистикой.

– Речь Леонида Парфенова на вручении премии имени Листьева вызвала большой резонанс. Однако потом в Интернете появилась информация, что речь была написана в Кремле, а не Парфеновым. Это бред?

– Для этого были предпосылки. Первое – это то, что Леонид Геннадьевич эту речь читал. Он вообще не читает, он всегда говорит. Второе – он очень нервничал, читая. Это совсем не похоже на Леонида Геннадьевича. Третье – перед церемонией, которую я вел, он подошел ко мне и сказал, что написал довольно злую речь, но не знает, правильно ли выбрал место и время для выступления с этой речью. На что я ему ответил, что не знаю, о чем он написал. Теперь я понимаю его сомнения. Получилось, что он получает приз от своих коллег, а он их костерит. Если бы он получал медаль в Кремле и сказал бы эту речь там, то это можно было бы понять – адрес правильный. Поэтому возникло много вопросов. Могу вам сказать, что есть люди, которые абсолютно убеждены в том, что его приглашали и сказали: «Вот такую речь следует толкнуть, и она может привести к снятию кое-кого из телевизионного руководства, и вы займете это место».

– Но ничего не случилось…

– Не случилось не только ничего, вообще никакой реакции на эту речь не было. Был шум в Интернете, а так – ноль целых ноль десятых. Мне было бы очень интересно (и я когда-нибудь это сделаю) спросить его: «Ну, как? Не жалеешь? На что ты рассчитывал?» Очень любопытно услышать его ответ. Есть еще один момент. Леонид Парфенов никогда не был причислен к борцам с системой, с руководством. Никогда! Это не его жанр. А тут вдруг такая речь… Очень интересно.

– Очень много было сказано и написано о том, что доктрина Даллеса (ставший известным в 1990-е годы текст, в котором описывается план действий США против СССР в эпоху «холодной войны») – фальшивка. Но когда ее читаешь, возникает вопрос: почему все сбылось, что в ней написано?

– Я глубоко убежден, что невозможно развалить то, что крепко стоит на ногах. Зубы поломаешь, и больше ничего. У меня по этому поводу есть своя теория. Она заключается в том, что советская империя – это продолжение Российской империи, та же империя, но с другой идеологией. Но на чем она держалась? На абсолютно неудержимой вере и страхе. Это было как эпоксидный клей. Первый настоящий удар – ХХ съезд, разоблачение культа личности. Это был страшный удар для многих людей по вере. Потом – время Хрущева, который все больше и больше стал похож на тот же культ личности. Потом Брежнев… И вера постепенно подтачивается, подтачивается. Постепенно люди задумывались: какие они, к черту, коммунисты? Спецбуфеты, спецсанатории, спецбольницы, спец то, спец сё. Как? И вера все больше подтачивалась, а КГБ становилось слабее: уже нет лагерей, нет расстрелов. В конце концов, клей перестает держать. И – здание рушится. Не на чем держаться. Нет ни веры, ни страха. При чем тут Даллес? Ерунда все это. Это все равно, как в Америке любят говорить, что Рональд Рейган покончил с «холодной войной». Да бред это! По этому поводу очень смешно прошлась Мадлен Олбрайт: «Сказать, что Рейган покончил с «холодной войной», это все равно, что сказать, что кукаренье петуха вызывает рассвет». Развалить Советский Союз извне, как это якобы задумывал Даллес, нереально. Это произошло само собой... Я помню самый сильный анекдот, который появился в год столетия со дня рождения Ленина: «В Парке культуры имени Горького открыли тир имени Фанни Каплан». Это же конец, если пошли такие анекдоты.

– То ли в 1988-м, то ли в 1989 году вы предложили политическим журналистам Центрального тогда еще телевидения покаяться перед зрителями за то, что они делали в советское время. И сами покаялись. Вас поддержал только Валентин Зорин. Как вы думаете, почему больше никто не откликнулся?

– Вообще эту идею придумал Дмитрий Крылов, не я. Он пришел ко мне с камерой. Я не очень люблю слово «каяться», но тогда сказал то, что думал. Я не знал, что Валентин Сергеевич тоже это сделал. Думал, что больше никто. Крылов всем предлагал, ко всем ходил.

– Получается, никто не согласился.

– Никто не согласился.

– Как вы думаете, если когда-нибудь настанут времена, похожие на перестройку, найдутся ли на телевидении люди, которые покаются, как вы с Зориным?

– (Задумчиво). Каяться всегда есть за что. Будут или не будут, не знаю. В нашем случае покаялись два человека. Двое всегда найдутся...