Бытовой хохот

Судя по увиденному ряду польских картин, наши ближайшие западные соседи не так боятся (хотя тоже боятся) действительности, как их российские коллеги. Сначала это слышно, а потом и видно. Слышно по крепким польским словечкам, которые употребляют персонажи фильмов и которые в русских субтитрах не смягчены эвфемизмами, а переведены словами, начинающимися на «б», «п», «х» и «е», что само по себе повышает градус реализма. И уже потом замечаешь, насколько пристальнее наших режиссеров игрового кино вглядываются в быт польские режиссеры. Двадцать лет назад так же пристально всмотрелся в советскую действительность Василий Пичул – и «Маленькая Вера» произвела ошеломляющий эффект. Но с тех пор утекло много воды: российское кино прошло в начале 90-х испытание «чернухой», затем коммерциализовалось и огламурилось. В итоге о реализме «Маленькой Веры» нынче напоминает только новый жанр – «кино.doc».

«Площадь Спасителя», снятая супружеской четой Кшиштоф Краузе – Иоанна Кос-Краузе, поначалу кажется поверхностной зарисовкой из жизни одной польской семьи. Режиссер тянет фильм к неизбежному хеппи-энду, но это впечатление обманчиво. Пять человек в маленькой квартире – муж, жена, двое детей и мать мужа, она же владелица жилплощади. Хроническое безденежье, тщетные попытки выкрутиться, нарастающая неприязнь между членами семьи. Взаимные претензии, обоснованные и необоснованные, отягощенные прошлым и возникающие сейчас. Вязкое болото жизни, из которого невозможно выбраться. Первым не выдерживает муж – уходит из семьи. Доведенная до полного отчаяния невестка накачивает детей снотворным и перерезает себе вены. Хочется написать: «Конец фильма», но это, увы, не так. Внимательное погружение кинокамеры в жизнь прекращается, и следует банальная скороговорка: всех откачивают, ее судят, грозит срок в 15 лет (?!), но опомнившийся муж берет на себя заботу о детях и даже вину (?!). Правда, и в этом ковшике меда после бочки дегтя имеется своя черная ложечка – перекошенное инсультом лицо виновницы-жертвы смотрится так же странно, как весь финал. Как говорил один режиссер, «жалеть персонажей и зрителей имеет смысл лишь тогда, когда это повышает сборы». Но здесь не тот случай.

Не тот случай и в «Журеке» Ришарда Брыльски, где кинокамера так же погружается в жизнь уборщицы, вдовы неизвестно почему покончившего с собой железнодорожного служащего и ее 15-летней недоразвитой дочери-эпилептички. Дочку кто-то обрюхатил, но кто именно – она то ли не знает, то ли не признается. На могиле мужа мать поклялась найти виновника, чтобы у ребенка был отец, и все действие картины составляют поиски, по ходу которых девчонка указывает то на одного, то на другого. Можно было снять это как комедию (кандидаты стоят друг друга), но снято в жанре вязкой бытовой драмы. И этот подробно-неспешный показ постепенно достигает своей цели – к персонажам привыкаешь и начинаешь им сопереживать гораздо сильнее, чем героям наших брутальных боевиков или глянцевых комедий. К сожалению, Брыльски заканчивает свою картину так же, как чета Краузе свою – один из окрестных мужиков, женатый, но бездетный, берет на себя чужой грех и усыновляет младенца. Зрители вытирают слезы, облегченно вздыхают, и, едва в зале зажигается свет, впечатление от картины испаряется как утренний сон.

Для национального кинематографа увязание в быту так же опасно, как и отрыв от него. Но стилистическая палитра польского кино не ограничивается бытовыми драмами. В основе «Инферно» Мачея Пепжицы лежит реальный случай – на выпускном вечере две подруги убили третью, но режиссер пытается доискаться до причин происшедшего при помощи арсенала современных приемов, резко отличающих его картину от двух рассмотренных выше. Результат неоднозначен – «Инферно» выигрывает в зрелищности, однако не позволяет зрителю проникнуть в души трех одноклассниц и понять глубинные мотивы их поведения.

Наиболее безупречно решает задачу совмещения глубины и динамичности, пожалуй, Марек Котерски в «Дне психа» с Мареком Кондратом в главной роли. Это уморительная черная комедия про разведенного преподавателя литературы лет пятидесяти, страдающего мизантропией, цифроманией и простатитом. Он постоянно попадает в нелепое и унизительное положение и так костерит соотечественников, как не посмел бы ни один персонаж российского кино. Все проблемы современного городского жителя достигают в фильме такой концентрации и представлены столь неразрешимыми, что единственным выходом для зрителя (но не для героя) становится смеховая разрядка – и такого хохота, когда смеялись все – стар и млад, мужчины и женщины, блондины и брюнеты, больные и здоровые – не приходилось слышать уже давно.