Пьеса выбирает режиссера

Константин Райкин, услышав по телефону чтение Романом Козаком пьесы «Косметика врага» Амели Нотомб, немедленно схватил такси и ринулся через всю Москву обсуждать перспективы совместной постановки «Сатирикона» и Театра им. Пушкина. Великий Эймунтас Някрошюс говорит, что «выбирает пьесы по настроению. Осенью – одна пьеса, зимой – другая, летом – третья. «Гамлет» был осенним выбором. Я, шутя говорю, но все зависит от настроения, а потом надо работать». А иногда пьеса живет в голове режиссера годами и десятилетиями. Как говорит Темур Чхеидзе: «Пьесы обычно откладываются годами. Они присутствуют где-то в подсознании». Генриетта Яновская начала думать о «Грозе» Александра Островского еще в свою институтскую пору, а поставила ее три десятилетия спустя, уже став главным режиссером московского ТЮЗа.

Пьеса может ворваться в жизнь режиссера вихрем, закружить и перепутать весь намеченный порядок его работ и жизни. Так, Олег Ефремов вспоминал: «В «Современнике» я начал репетировать «Горе от ума», а тут Александр Володин привез пьесу, потом она получила название «Назначение». Мы сразу отставили Грибоедова и начали делать его новую вещь. И так много раз мы оставляли классику, потому что театр обязан быть созвучным времени. Пьесы должны меня обжигать какой-то правдой, накалом страстей, острой современной проблематикой, а главное – своим созвучием времени».

Но это «созвучие времени» – вещь опасная. Часто его слышат одновременно несколько режиссеров. По словам Марка Захарова: «Идеи носятся в воздухе в буквальном смысле этого слова. Я верю, что над нашей планетой есть информационный слой, откуда идеи поступают одновременно в разные головы». Если поверить руководителю «Ленкома», становится понятным факт, который иначе практически необъясним. Почему вдруг в трех московских театрах одновременно начинают репетировать «Последнюю жертву» Островского, как это было в предыдущем сезоне? Или почему пять театров берутся ставить «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина, как это происходит сейчас? Никакими соображениями кассы сей феномен не объяснить (какой зритель пойдет смотреть пьесу Сухово-Кобылина пять раз?). Соображениями соревновательности тоже объясняется плохо. Тут чистая влюбленность, страсть, порыв, чуждый меркантильного расчета. Тут уловленное «созвучие времени», которое сильнее любых доводов рассудка.

Есть влюбленности, которые длятся годами и десятилетиями. Вопреки любым благоразумным предосторожностям почти каждый русский режиссер хоть раз да берется за Чехова. И вот по городам и весям России маршируют батальоны «трех сестер» и вырубаются гектары «вишневых садов», убивают стаи «чаек» и промахиваются сотни «дядей вань». Даже вконец обрусевший Деклан Доннеллан не избежал соблазна и уже в июне покажет московской публике свои «Три сестры». «Я понимаю, что еще одна постановка «Трех сестер» нужна вам как дырка в голове, но не могу противиться искушению хоть раз в жизни поставить Чехова», – смущенно признается он в интервью.

Если продолжить рискованное сравнение «романа с пьесой» с любовным романом, то надо признать, что и пьеса, и женщина редко остаются пассивным объектом выбора. Мужчине часто кажется, что выбирает он, а на деле вся инициатива идет от женщины. Она соблазняет, она рассчитывает, она выбирает. Поэтому если верно предположение, что режиссер выбирает пьесу, то не менее верно и обратное. О чем свидетельствует английский режиссер Кети Митчелл: «Пьеса сама выбирает режиссера. Как любой режиссер, я постоянно читаю пьесы и жду, когда меня выберут».