Posted 21 апреля 2005,, 20:00
Published 21 апреля 2005,, 20:00
Modified 8 марта, 09:33
Updated 8 марта, 09:33
Иногда выбор пьесы режиссером сравнивают с выбором жены. Как свидетельствует известный режиссер Сергей Женовач: «Найти своего автора, найти круг своих пьес – это огромный труд. Можно сказать это то же самое, как найти любимую, найти своих друзей».
Кто-то полагается на случай. Удивительный грузинский режиссер Роберт Стуруа рассказывает: «Когда я должен решать, что выбрать из нескольких пьес, которые мне кажутся важными на сегодняшний день для театра, выбор все равно как-то зависит от судьбы, от удачи, от случайности. Я сворачиваю названия этих пьес в бумажные комочки и достаю их если не из шляпы, то из ящика письменного стола. Это не значит, что я ничем не руковожу (все-таки выбираю из какого-то определенного числа), но просто не знаю, что важнее – и это нормальное, естественное человеческое состояние».
Кто-то подходит к вопросу – «что ставить» – чисто практически, с точки зрения удобства. Как уверяет знаменитый англичанин Деклан Доннеллан: «Я выбираю пьесу чисто прагматически. В своем театре «Чик бай Джаул» я выбирал пьесы, которые могли бы максимально занять актеров, которые могли бы быть сыграны, и сильно сыграны, определенной актерской компанией. Так получилось – половина из них шекспировские пьесы». Кто-то «влюбляется» в пьесу с первого знакомства. Так,
Константин Райкин, услышав по телефону чтение Романом Козаком пьесы «Косметика врага» Амели Нотомб, немедленно схватил такси и ринулся через всю Москву обсуждать перспективы совместной постановки «Сатирикона» и Театра им. Пушкина. Великий Эймунтас Някрошюс говорит, что «выбирает пьесы по настроению. Осенью – одна пьеса, зимой – другая, летом – третья. «Гамлет» был осенним выбором. Я, шутя говорю, но все зависит от настроения, а потом надо работать». А иногда пьеса живет в голове режиссера годами и десятилетиями. Как говорит Темур Чхеидзе: «Пьесы обычно откладываются годами. Они присутствуют где-то в подсознании». Генриетта Яновская начала думать о «Грозе» Александра Островского еще в свою институтскую пору, а поставила ее три десятилетия спустя, уже став главным режиссером московского ТЮЗа.
Пьеса может ворваться в жизнь режиссера вихрем, закружить и перепутать весь намеченный порядок его работ и жизни. Так, Олег Ефремов вспоминал: «В «Современнике» я начал репетировать «Горе от ума», а тут Александр Володин привез пьесу, потом она получила название «Назначение». Мы сразу отставили Грибоедова и начали делать его новую вещь. И так много раз мы оставляли классику, потому что театр обязан быть созвучным времени. Пьесы должны меня обжигать какой-то правдой, накалом страстей, острой современной проблематикой, а главное – своим созвучием времени».
Но это «созвучие времени» – вещь опасная. Часто его слышат одновременно несколько режиссеров. По словам Марка Захарова: «Идеи носятся в воздухе в буквальном смысле этого слова. Я верю, что над нашей планетой есть информационный слой, откуда идеи поступают одновременно в разные головы». Если поверить руководителю «Ленкома», становится понятным факт, который иначе практически необъясним. Почему вдруг в трех московских театрах одновременно начинают репетировать «Последнюю жертву» Островского, как это было в предыдущем сезоне? Или почему пять театров берутся ставить «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина, как это происходит сейчас? Никакими соображениями кассы сей феномен не объяснить (какой зритель пойдет смотреть пьесу Сухово-Кобылина пять раз?). Соображениями соревновательности тоже объясняется плохо. Тут чистая влюбленность, страсть, порыв, чуждый меркантильного расчета. Тут уловленное «созвучие времени», которое сильнее любых доводов рассудка.
Есть влюбленности, которые длятся годами и десятилетиями. Вопреки любым благоразумным предосторожностям почти каждый русский режиссер хоть раз да берется за Чехова. И вот по городам и весям России маршируют батальоны «трех сестер» и вырубаются гектары «вишневых садов», убивают стаи «чаек» и промахиваются сотни «дядей вань». Даже вконец обрусевший Деклан Доннеллан не избежал соблазна и уже в июне покажет московской публике свои «Три сестры». «Я понимаю, что еще одна постановка «Трех сестер» нужна вам как дырка в голове, но не могу противиться искушению хоть раз в жизни поставить Чехова», – смущенно признается он в интервью.
Если продолжить рискованное сравнение «романа с пьесой» с любовным романом, то надо признать, что и пьеса, и женщина редко остаются пассивным объектом выбора. Мужчине часто кажется, что выбирает он, а на деле вся инициатива идет от женщины. Она соблазняет, она рассчитывает, она выбирает. Поэтому если верно предположение, что режиссер выбирает пьесу, то не менее верно и обратное. О чем свидетельствует английский режиссер Кети Митчелл: «Пьеса сама выбирает режиссера. Как любой режиссер, я постоянно читаю пьесы и жду, когда меня выберут».