Posted 21 января 2007,, 21:00

Published 21 января 2007,, 21:00

Modified 8 марта, 08:57

Updated 8 марта, 08:57

Лифт судьбы

Лифт судьбы

21 января 2007, 21:00
В Александринском театре «Живой труп» Льва Толстого ставится уже в третий раз. Театральной легендой стал Протасов, сыгранный в 50-х Николаем Симоновым. Изучив четыре авторские редакции пьесы и черновики, перенеся действие в Петербург, художественный руководитель театра Валерий Фокин создал свое прочтение классического

Пролеты ажурных лестниц, украшенных завитками чугунных листьев и роз, стеклянный лифт с хлопающей дверью. Напротив Александринки в торговом пассаже на Невском еще сохранились такой лифт и такая лестница. Поразительно красивая декорация точно вписана в пространство великолепного зала архитектора Росси: Петербург ампирный откликается Петербургу эпохи модерна. Сценограф Александр Боровский воссоздал на сцене узнаваемый подъезд дорогого доходного дома, построенного примерно в те же годы, когда Толстой писал пьесу «Живой труп». Этажи парадной лестницы можно рассматривать и как своего рода общественную структуру: спившийся Федя Протасов переезжает из бельэтажа в подвал. Движение лифта, перемещение по лестницам дают бесконечные игровые возможности актерам и скульптурной лепке мизансцен. Но главное: декорации Боровского дают возможность передать стремительный ритм одной из лучших пьес Толстого.

На просьбы разрешить постановку «Живого трупа», Толстой уверял, что она не готова и что в России нет театра, где технические условия позволяют ее поставить. Действительно, в нарушении сценических правил он шел куда дальше Чехова, свободно сочетая акты разной длины, перебрасывая действие из гостиной в трактир, из камеры следователя в коридор окружного суда. Толстой создал в «Живом трупе» своего рода образец «режиссерской пьесы», где сюжетные дыры и свободный монтаж эпизодов дают постановщику абсолютную свободу трактовок и прочтений.

Фокин точно посмотрел пьесу Толстого «на просвет». Убрав весь привычный «цыганский» антураж, он вычленил историю человека, который решил стать свободным, и о цене, которую он за это решение заплатил. Федор Протасов здесь уходит из семьи не в трактир – в клетку подвала, пьет не шампанское – портвейн. Маша не поет «Час роковой», а моет голову, кормит супом с ложечки. А знаменитая цыганская «Не вечерняя» звучит, когда пьяные полицейские катаются на лифте с проститутками (а вся музыка спектакля, написанная Леонидом Десятниковым, далека от цыганского томления и разгула).

За свободу от общества, за жизнь «не во лжи» человек платит одиночеством, бедностью, отверженностью. И Фокин убирает все смягчающие детали. В сцене полицейского участка бывшая жена и Виктор Каренин не подходят к Протасову, а поворачиваются спиной. В финальной сцене самоубийства рядом с ним не оказывается ни одной сочувствующей души.

Спектакль идеально выстроен по ритму, по тому чувству меры, когда каждому персонажу дана своя минута «крупного плана». И измаявшейся душой жене Лизе (Марине Игнатовой). И милой стриженой Маше (Юлия Марченко), которая светится жалостью к своему Феде. Дана своя минута и Александрову (Алексей Девотченко), провозглашающему: «Я – гений».

Федю Протасова Валерий Фокин лишает практически всех черт незаурядного человека (ни слова о любви к музыке, о его рассказах, о нетерпимости к банальным фразам). У Протасова – Сергея Паршина небритое лицо, возбужденная жестикуляция алкоголика «в развязке». И тем более потрясает живущая в этом бомже живая душа – сила, которая заставляет пожертвовать жизнью ради спокойствия других.

У О’Генри есть рассказ о том, как ведут себя люди в трагической ситуации. Один герой впадает в высокий штиль, второй переходит на растерянный шепот. Мне ближе «высокая трагедия», трагедия избранников. Такая, какую играл, судя по воспоминаниям очевидцев, великий Симонов. Но версия Валерия Фокина обладает убеждающей силой и какой-то особой личной пронзительностью. Притом, что в высказывании своих мыслей режиссер последователен, но не агрессивен. Он дает возможность нам соразмерить классический текст с собственным душевным опытом.

"