Владимир Бояринов: "Запоминаю наизусть любовь и радость, боль и грусть..."

Владимир Бояринов родился в 1948 году на Алтае.В 1968 году в Томске была опубликована первая подборка стихотворений поэта.С тех пор издано более полусотни книг - "Любимая моя, святая", "Ставень райский", "В мире моих снегов", "Я подожду", "Жили мы у бабушки"... Творчество поэта отмечено премиями им. К. М. Симонова и Н. С. Гумилёва.

Понять поэзию Бояринова легче, когда знаешь его семейную историю.По матери его бабушка и дедушка были переселенцами. При Столыпинской реформе они из Хмельницкой губернии в 1910 году перебрались под Семипалатинск. По отцовской же линии шли предки-староверы, попавшие на Алтай еще в середине 17-го века после Никоновской реформы.

Как отмечает Бояринов, от матери он перенял певучесть песен украинских, а от отца - плавность киржатской, староверческой речи. Очень многое дошло от бабушки Аксиньи по отцовской линии.

Будучи главой рода, и ведя все хозяйство, бабушка Аксинья отнюдь не жестко командовала, но держала семью. Именно благодаря твердости её во всем, в селе Солдатово была удивительная спайка между партийшиком - Председателем колхоза и сельскими староверами.

Хотя они были "раскулаченными" и жили очень скромно, но двор говорил о крепости хозяйства. Не было забора из штакетника - каждый участок забора был строением: баня, потом коровник, затем свинарник, курятник, потом стойло для пары лошадей. Пивокатный сарай - и Председатель колхоза это не запретил.

Кольцо построек, обрамлявшее дом, сплачивало, казалось бы уже разоренных и разрозненных людей.

И обязательно по вечерам сходилась вся родня.

Пили медовуху, водки не было. Но за столом стоял гул, обсуждались в основном хозяйственные вопросы. И он, мальчик, сидевший за столом среди взрослых, внимал этому с трепетом…

Род отцовский - это демидовский род. И они в Сибирь - в середине 17 века! - не на поезде ехали. Очень долго добирались на подводах… Было три брата - кто-то доехал-дошел до Урала, добрались до Алтайских мест, и нашли серебрянные рудники. Все они были предприимчивые люди, и все они были раскулачены...

Владимир Бояринов - Председатель Правления московской городской организации Союза писателей России,сопредседатель Союза писателей России, заместитель Председателя Исполкома Международного сообщества писательских союзов. И на этих постах он делает всё, чтобы объединить коллег по цеху.

"Поэзия первична в народном творчестве, именно поэзия объединила и создала русский народ. - считает Владимир Георгиевич, - Моя мечта - чтобы люди, возглавляющие творческие Союзы и "союзики" поняли, что порознь они никогда не окажутся под державным крылом власти. Всем нам необходимо позабыть раздоры, обняться, и стать единым целым. Порознь все наши объединения обречены на погибель. И пусть в этом деле нам поможет мысль, что и писатели, и драматурги, и даже критики - все мы плоть от плоти русской поэзии".

Полвека я читаю подборки и книги стихов Владимира Бояринова.

Мне посчастливилось сделать видео замечательного вечера поэзии в Большом зале ЦДЛ -

10 декабря 2013 года, который поэт начал сокровенными воспоминаниями о своих рано ушедших друзьях-поэтах:

Еще видео вечера можно посмотреть здесь.

Русская поэзия - это центр всего славянского пространства - алтарь и храм его, убежден Бояринов.

Пути, который прошли гонимые роды Владимира Бояринова, начиная с Никоновских ссылок староверов в Сибирь, перешедших через два столетие в Столыпинские переселения, а затем - и очень скоро - в ссылки раскулаченных, слились, и создали русское пространство. Сама история России определилась через совокупность родовых путей, сумевших сохраниться в бескрайних и многострадальных её просторах. И эти многовековые перемещения, смешения родов породили, и звучат, и являются смыслами поэзии Владимира Бояринова.

Интервью, которое дал недавно поэт, очень значимо для того, чтобы очередной экономического кризис не перешел в кризис духовный. Позволю себе процитировать основные мысли беседы:

"Поэт добивается самовыражения тем, что ему передано детством. У нас богатейшее и фольклорное, и литературное наследие, которое к сожалению, не всегда востребованно. Поговорка жесткая потому, что она отточенная.

Вплетение поговорки в стих - естественный, без натуги, не подготовленный специально - как раз и создает впечатление легкости. Иногда стихотворение пишется - как курица яичко снесла, а иногда слияние с фольклором происходит наподобие чуда - ну, и слава Богу!

Я оказался в зоне ответственности, в которую меня поставили друзья. И делаю все необходимые шаги, для того чтобы спасти наш Союз писателей, сохранить писательскую собственность. Именно здесь - в этом здании - я ощущаю всю, так сказать, писательскую массу, обладающую огромной энергией. И трудные времена заставляют все плотнее эту массу сжиматься.

Остаюсь я на этом месте, мечтая только об одном, что придет сильный, умный, молодой руководитель, а я буду писать стихи ни только когда оказываюсь в отпуске, а в любую минуту, когда меня ужалит золотая пчела вдохновения…

Мы слишком долго присматривались к тому, что происходило, мы не рьяно участвовали в той же перестройке, а сейчас пожинаем плоды, точнее, их отсутствие. Ничего плохого в новых законах и условиях я не вижу, но они схематичны.

Поступай так, как тебе завещал твой отец. Делай так, как учили тебя твои учителя по жизни.

Я работал в издательстве “Современник” сначала младшим редактором, потом старшим редактором, потом заведовал Отделом литературы Народов СССР. Беда, а скорее, счастье мое было в том, что я нигде и никогда не шил себе мундира, всегда считая, что главное - это стихи.

И главнее стихов в жизни у меня ничего и никогда не будет. Стихи меня вынесли из Сибири в Москву. Благодаря стихам я нашел свое место в жизни. Надо уметь пользоваться тем, что тебе подарено по жизни. На месте, где я нахожусь - облом, за обломом, но жизнь меня научила терпеть.

И вот - стихи поэта Владимира Бояринова:

***

Сорвётся стылая звезда,

Сорвётся лист, сорвётся слово, —

Всё будет завтра, как всегда,

И послезавтра будет снова.

Всё повторится в простоте:

В ночи с гнезда сорвётся птица

И растворится в темноте,

Чтоб никогда не повториться.

Старый герб

Выводил за поветь

Вороного коня.

Красовался медведь

На гербе у меня.

На щите, на резьбе

Белокрылых ворот.

И моей худобе

Удивлялся народ:

"Ох, погубит семью!

Ох, лядащий какой!

Что меча - сулею

Не поднимет рукой!"

На щите, на гербе

Отражался сполох.

И дудел на трубе

Мне вослед скоморох:

"Что ты выдумал, князь?

Возвращайся назад!

С шатуном породнясь,

Ты погубишь посад..."

Рассмеялся в глаза

В чистом поле степняк:

"Это что за гроза?

Что за старый сушняк?

Что за дерзкий хвастун?

Что за голь-нищета?.."

Разъярился шатун

И сошел со щита!

А в обиде медведь

Необуздан и лют...

Да не будут вдоветь

Ни княгиня, ни люд!

ЗАГОВОР НА ПОТЕРЯННЫЙ КРЕСТИК

Я написал в покаянной тетради:

«Друг безызвестный, прости Бога ради,

Если мой крестик нательный найдёшь

И по неведенью мне не вернёшь,

То постарайся (насколько возможно)

Жертвенный символ носить осторожно.

Если пойдёшь босяком по Руси –

Ради Христа ничего не проси.

И не стучи кулачищами в двери –

Сразу отвесят по мере и вере,

Пристально глянут, поманят перстом:

«Грех на тебе!» - и огреют пестом.

Стал обвыкаться. На третьей неделе

Двери в моей обывательской келье

Скрипнули вдруг! Поблазнилось: «Прости.

Меры чужой не под силу нести.

Кто пошатнулся по слабости – с теми

Под руку ходят ненастные тени.

Под руку водят и тянут во мглу…»

Луч заревой просиял! И в углу

Что-то, гляжу, проблеснуло на солнце.

Господи! – это мой крестик нашёлся.

Я есмь

1.

«Я есмь! – дитя поёт во чреве. –

Я Божий ангел на сугреве.

Я помню всё!» – дитя поёт.

Но кто услышит? Кто поймёт?

2.

Дитя кричит, рождаясь в муках,

Отчаянье являя в звуках;

Как будто белый свет не мил,

Дитя кричит: «Забыл! Забыл!»

Солнце горячее

«Солнце горячее, очень горячее, –

Тихо сказала старушка незрячая, –

Как не печально, но, кроме него,

Я не увижу уже ничего».

Сверглось июльское солнце за крышами.

Все это видели, все это слышали.

Смолкло застолье. Лишь муха, жужжа,

Джем золотой подъедала с ножа.

То ли из космоса, то ли из Пушкина

Вырвалось кроткое слово старушкино.

Ночь наступила. Но мы всё равно

Славили солнце и пили вино.

Тень волны

“И не слышны голоса и шаги,

Или почти не слышны.”

Георгий Иванов

Художник собственной страны

С лицом классического мима

Страдал с весны и до весны:

«Неуловима тень волны,

Или почти неуловима».

Беду накликал маринист,

Она была не за горами.

Из преисподней жуткий свист

Взмыл рассекающе: цунами!

Огромней крепостной стены

Волна прошла. Отнюдь не мимо.

На лицах жителей страны

Неуловима тень волны

Или почти неуловима.

Слово и дело

Как сойдутся мудрецы,

Мудрецы, мудрецы, –

Гордецы и хитрецы,

Хитрецы, хитрецы, –

Что один наговорит,

Говорит, говорит, –

То десяток повторит,

Повторит, повторит.

А за ними и народ,

И народ, и народ

Берёт слово в оборот,

Оборот, оборот;

Начинает повторять,

Повторять, повторять;

Начинает претворять,

Претворять, претворять!

Не усердствуй, не твори,

Не твори, не твори! –

Поскользнёшься на крови,

На крови, на крови!

Снова родина в огне,

Вся в огне, вся в огне.

Мать рыдает обо мне,

Обо мне, обо мне.

Мать рыдает о тебе,

О тебе, о тебе.

Всем воздастся по судьбе,

По судьбе, по судьбе.

Вновь сойдутся мудрецы,

Мудрецы, мудрецы.

Гордецы и хитрецы,

Хитрецы, хитрецы.

Скажут: «Что там за урод, –

Вот урод, вот урод! -

Сделал всё наоборот?

Вот народ! Вот народ!»

Раковина

Инне Панченко-Миль

Я в руки взял её несмело,

Омыл волною голубой,

Прислушался, – она запела,

Зарокотала, как прибой.

В спираль закрученная туго

Из нарастающих колец,

Она змеиста и упруга,

Великолепна, наконец.

Соль, перемешанная с желчью,

Со звёздной пылью и песком,

Знамение нечеловечье,

Глашатай в образе морском.

Какое тайное заданье,

Какой пронзительный намёк

С ключом к загадке мирозданья

Нам на крыльце оставил Бог!

Под хвост, под дышло, под копыта

Позавчера, воскресным днём

Я разговаривал с конём.

- Разбита жизнь моя, разбита

Просёлочная колея!

Под хвост, под дышло, под копыта

Попала молодость моя!

– Мой дорогой, а я пишу.

Я, как никто другой, пашу.

– Зачем живём на белом свете,

Зачем рождаемся на свет?

Зачем нужны страданья эти,

Которым оправданья нет?

– Мой дорогой, а я пашу.

Я, как никто другой, пишу.

– Узда и кнут – какая гадость!

Какая мерзкая юдоль!

И ни одна на свете радость

Не пересилит нашу боль.

– А я пашу, мой дорогой.

Спешу я, как никто другой.

– Но счастье – не луга с любовью,

Не стойло, не мешок овса,

А тот, последний путь на бойню

Длиною в целых полчаса… –

Приходят кони табунами

И разговаривают с нами.

Наизусть

Я собираюсь понемногу

В ту, запредельную дорогу.

Запоминаю наизусть

Любовь и радость, боль и грусть.

Но ветер памяти, как вишни,

Отряс классические вирши:

Храни меня, мой талисман… –

А дальше темень и туман.

Не за страницами былого –

Во мне сначала было слово.

Едва промолвишь: Отче наш… –

И расточается мираж.

Моя держава

Гудит, стенает, завывает,

Во мгле свирепствует метель,

Перины снежные взбивает

И стелет царскую постель.

И кровью брызжет на подушки,

Срывая ягоды с рябин.

А мне теплым-тепло в избушке,

А мне спокойно – я один.

Уединение – держава

Небесных замыслов в ночи,

Пока перо моё не ржаво,

Пока огонь гудит в печи.

Молодому поэту

Пушкина убили на дуэли,

Маяковский застрелился сам,

А Сергей Есенин в «Англетере»

Всенародным висельником стал.

Под расстрел попал Васильев Павел,

Девкою задушен был Рубцов…

Ты ещё желанья не оставил

Знаменитым стать в конце концов?

Выбор

Какая досада –

Стоять среди сада

И голос услышать:

«А ну, выбирай

В мгновение ока,

В два счёта, в два скока

Без ложной утайки:

Ты в ад или в рай?»

Какая досада!

А я среди ада

Отнюдь не капусту

С оттяжкой рублю.

Досада вторая –

А я среди рая

Отнюдь не безгрешно

Царевну люблю.

И что там за спешка?

Орёл или решка?

Король или пешка?

Указ или весть?

Не надо, не надо

Ни рая, ни ада, –

Такой преизбыток

У нас уже есть.

Во время чумы

“Нет, не один я был на пире!..”

А.Блок

Промерцал на званом пире

Бесенятами в очах

Странный человек в мундире:

«Честь имею! Я – Колчак!

Мы встречались на Урале?

А в Иркутске – не могли?..

Ложь! Меня не расстреляли –

Под осину подвели.

Не косись. Я не помешан.

К превеликому стыду

Я повешен! Я повешен

В приснопамятном году!

Честь воздайте как пристало

Благородному лицу:

Пощадите адмирала –

Расстреляйте на плацу…»

Я призвал на помощь Данте.

Я призвал святую рать.

Рявкнул на официанта:

«Сколько можно?.. Расстрелять!»

Бутылка русской водки

Вчера на песенной волне,

На атаманской лодке

С утра причалила ко мне

Бутылка русской водки.

Ох, заштормило! И друзья

Заздравную запели.

Все – голодранцы, все – князья,

Все как один – Емели.

И началось! И понеслось!

Заклокотали глотки!

Пошла по кругу вкривь и вкось

Бутылка русской водки.

«Мы перед родиной в долгу!» –

Друзья мои кричали.

И грозовой разряд в мозгу

Испепелял печали.

Я за ночь выпил не одну

Бутылку русской водки,

Поцеловал свою княжну

И выбросил из лодки.

Княжна вскричала: «Как ты мог!

Ты зверь в людской личине!»

Задёргалась, как поплавок,

И сгинула в пучине.

Белым бела, голым гола,

Смиреннее сиротки,

Сегодня утром вновь пришла

Бутылка русской водки.

Призналась: «Я всему виной.

Я зря в тебя влюбилась».

Покаялась, всплакнув со мной,

И… вдребезги разбилась!

Белая кость

Соседский пёс, полупородка, –

Полуовчарочий оскал,

Полутерьерская бородка, –

Вниманья общего искал.

Я потрепал его по холке,

Слегка за ухом почесал.

«Ты – зверь! Тебя боятся волки!» –

Многозначительно сказал.

На знак привета и участья

Он сел, он выронил язык,

Он замахал хвостом от счастья:

«Ты проницательный мужик!»

Он принял стойку, встрепенулся,

Залаял вдруг назло врагам,

Исчез мгновенно, вновь вернулся, –

И кинул кость к моим ногам.

Божий день

День сгорает на закате,

Исчезает без следа,

Без стенаний об утрате,

О потере навсегда.

Пусть он был не самый лучший,

Пусть не чудо из чудес, –

Это же не пёс заблудший

Появился и исчез.

Время вязкое в тумане

По наитию течёт.

Может быть, в моём кармане

Дней таких наперечёт.

Оклик, брошенный на сдачу:

– Собирайся, старый пень! –

Вдруг услышу, и заплачу:

Догорает Божий день…

Зимний гром

Хорошо в берлоге зверю

Отсыпаться до весны.

Хорошо, что я не верю

В летаргические сны.

Но зачем, назло природе,

Из потусторонней тьмы

Едут черти на подводе –

Гром гремит среди зимы?

Задыхаюсь от восторга:

Мать честная, так и есть –

Это Гоголь мне из морга

Подаёт живую весть!

Аленький цветок

Я срубил крестовый дом,

Говорят: «Грешно».

Дописал печальный том,

Говорят: «Смешно».

Ловок на руку и спор

Завидущий бес.

Запылал в саду костёр

До небес.

О любви заветный том

Запылал в огне.

Запылал крестовый дом

Со цветком в окне.

Если завтра я умру –

Погорюй чуток.

Я на небо заберу

Аленький цветок.

Буду нежить, чтобы рос,

Буду поливать.

Всех, кто дорог мне до слёз,

Буду вспоминать.