Posted 20 октября 2011,, 20:00
Published 20 октября 2011,, 20:00
Modified 8 марта, 05:52
Updated 8 марта, 05:52
Писатель Татьяна Устинова
– Татьяна Витальевна, многие герои ваших детективов теперь живут на экране. Бывает ли стопроцентное совпадение с вашим замыслом?
– В основном экранизации мне не нравятся, хотя среди них есть и получше, и похуже. Но сказать, что я была бы от них в восторге, не могу. Сто процентных хитов не получается. Поэтому с некоторых пор я решила не отдавать права на экранизацию. Потому что, к сожалению, после передачи прав от автора уже ничего не зависит: ни подбор актеров, ни выбор режиссера-постановщика. Автор удален от процесса создания фильма. Может, если будет какое-то сногсшибательное предложение от сногсшибательного режиссера, я отдам права на экранизацию моей книги, но пока таких предложений не поступало.
– Может быть, проблема еще и в другом. Как человек, много лет проработавший на телевидении, вы не можете не замечать его проблемы. Телевидение деградирует окончательно?
– Телевидение не деградировало. И я на самом деле очень рада, что в последнее время к людям приходит понимание того, что телевидение, каким бы оно ни было высокопрофессиональным, не должно заменять собой прочие функции. Например, родителей, учителей, хорошие книги. Телевидение не призвано никого ничему учить: ни хорошим манерам, ни знанию языков, ни каким-то основополагающим понятиям. Телевидение – это просто развлечение. В XVI веке были акробаты на площади, а сейчас юмор на ТВ – одно от другого ничем не отличается. Но в XVI веке ни одна уважающая себя мать не пошла бы к акробатам и не сказала бы: «Почему вы так себя ведете и кривляетесь? Мой сын вам подражает и тоже кривляется». Потому что у матери есть какие-то другие аргументы и рычаги воздействия на сына. А сейчас почему мы все это делаем? Потому что стремимся переложить на кого-то ответственность за своих собственных детей. Потому что нам самим это делать лень или скучно, или неохота. Мы не хотим читать с детьми книжки, смотреть с ними фильмы. Легче сказать, что наши дети испортились, потому что телевидение плохое и оно учит только плохому. Но это неправда.
– В сентябре вы представили свой новый роман, герой которого – Алекс Шан-Гирей – уже знаком читателю. При этом вы сказали, что поступки Алекса производят на вас странное впечатление. Разве персонаж книги не во власти писателя и действует не по его воле?
– Я всегда думала, что так не бывает. И что это удел исключительно великих писателей, которые говорили о том, что герой начинает жить своей жизнью, увлекает за собой автора, и автор потом не знает, что с ним делать. Существует довольно известная история про то, как Толстой укокошил князя Андрея, потому что тот совершенно перестал его слушаться. И писатель избавился от него каким-то очень странным способом: штабной офицер князь Болконский почему-то побежал с флагом на бруствер, где и был смертельно ранен. То есть история совершенно неправдоподобная. Но Толстой решительно не знал, как с ним управиться, и убил. Мне всегда казалось, что такое может произойти только с писателями, которые пишут настоящие книги с настоящими героями, и к нам, простым смертным, это никакого отношения не имеет. Но потом поняла – это происходит со многими писателями. Как только герой появляется на бумаге, он начинает диктовать автору свои условия и вести себя так, как ему заблагорассудится. Я с этим сталкиваюсь сплошь и рядом, когда написанный мною герой вдруг говорит: «Нет, вот ты намеревалась сделать из меня убийцу, матушка, но это не годится. Какой я тебе убийца? Я в лучшем случае мелкий жулик, а то и вообще честный человек». И приходится искать ему замену, придумывать мелкого жулика или, наоборот, делать убийцу из честного человека. Мне кажется, все эти герои – они не придуманы автором, а просто где-то существуют и в какой-то определенный момент встречаются с писателем. И задача автора состоит в том, чтобы их описать, что он и делает в меру своего таланта. Как, собственно говоря, и этот Алекс, который выделывает невесть что, и вообще человек очень тяжелый. Он никакой не идеальный герой, по крайней мере, в моей системе координат. Он не победитель жизни. Он какой-то странный: у него сложные отношения с женщинами, странные отношения с работой. Такой – «с приветом».
– В последнее время все больше говорят о мужской инфантильности. Женщины сами делают мужчин такими, утверждаясь в своей независимости?
– У меня совершенно другой взгляд на вещи. Клянусь вам, среди моих знакомых нет инфантильных мужчин, хотя знаю, что такие существуют. Но с подобными людьми я стараюсь ограничивать общение, сводить его к профессиональному соприкосновению. А в моем близком окружении таких мужчин никогда не было. У нас был совершенно изумительный дед, который за все отвечал: за бабушку, он ее обожал, за нас, внучек, за мою сестру и за меня, за сад, который нужно было растить и ухаживать за ним. За свою работу – он был очень хороший инженер. За свое творчество – он писал картины, хотя не был профессиональным художником. И когда ему исполнилось 78 лет, пошел в художественную школу для детей и окончил ее, чтобы писать картины лучше, чем он делал это раньше. Можете себе представить? У нас всю жизнь работающий папа, которому уже 78 лет, и он до сих пор ходит на работу. Где его терпят, потому что он хороший специалист, и потому что ему все можно поручить, он за все отвечает. У нас такие же мужья, что у меня, что у моей сестры, и круг знакомых такой же. Я дружу с врачами-хирургами – вот уж где никакого инфантилизма. Дружу с гаишниками и с полной ответственностью заявляю, что не все они взяточники, мздоимцы и необразованные хамы. Среди них полным-полно умных, смешливых, понимающих людей, которые на самом деле стремятся изменить систему. А это практически невозможно. И еще у меня есть знакомые мужчины, которые могут проконсультировать меня по разным вопросам, связанным с написанием книг.
– Ваши книги – это не просто развлекательная литература, в них много познавательного. Между тем некоторые авторы работают в угоду плохому вкусу читателей вместо того, чтобы поднимать их до своего уровня. С чем, по-вашему, это связано?
– Мне кажется, что наличие маргинальной литературы и с писательской и с читательской стороны, обусловлено тем, что на нее есть спрос. А спрос этот возник в 1917 году, когда дедушка Ленин научил неграмотных тульских крестьян читать. В тот момент развития общества грамотными были 10% населения. Это интеллигенция и аристократия, которые читали Гоголя, Чехова, Белинского, Толстого, Достоевского и других. И они были выходцами из той же образованной грамотной среды. А потом дедушка Ленин научил читать остальные 90% населения. Правда, при советской власти была жесточайшая цензура, которая ограничивала поток этой маргинальной литературы. А потом советской власти не стало, и появилась просто невероятная волна этой самой литературы, которая пишется плохо образованными людьми и предназначена для таких же – не умеющих грамотно говорить, не различающих полутонов, не разбирающихся ни в чем, кроме рекламы пива. Потому что должна быть литература, которая обслуживает и эту часть населения. А почему нет? Она имеет право на существование. Другой разговор, что нужно заниматься образованием. Нужны государственные программы поддержки вузов, программы поддержки чтения. И единственное, что мы можем, – это делать свою работу хорошо, не понижая планку.
– В одном интервью вы говорили, что с интересом наблюдаете, как кто-то читает ваш роман в метро, и даже стараетесь привлечь к себе внимание этого читателя, предлагаете подписать книгу. Это шутка?
– Это не шутка, все так и происходит. В метро – это еще полбеды. Я присматриваюсь к читателям и когда иду по улице, и когда еду в машине. Правда, если я в машине, а читающий мою книгу человек в соседней маршрутке, то у меня нет возможности к нему привязаться. А на улице я на самом деле пристаю к людям. Вижу на лавочке кого-то с моей книжкой, начинаю ходить кругами, делая вид, что меня это не интересует. Потом сажусь на соседнюю лавочку. А человек читает, не обращая на меня внимания. И тогда я пересаживаюсь к нему. Причем пробую себя остановить, но ничего не могу с этим поделать. Мои спутники пытаются меня увести, тянут за руку: «Ну пойдем, неудобно, неприлично, пойдем!» И часто им это удается. А иногда в момент «утаскивания» мы своим шумом привлекаем к себе внимание читающего. Он поднимает голову, и тут я говорю ему: «А это я». И потом мы с ним беседуем. Я на самом деле неравнодушна к тому факту, что люди читают мои книги. Мне это важно. И я переживаю, когда читателям не нравится, и они говорят: «Вы знаете, вот эта книжка что-то не очень», на что я отвечаю, что следующая будет лучше. Вообще у меня довольно своеобразные отношения с аудиторией.
– В чем выражается эта своеобразность?
– Если на встрече человек говорит мне, что у него болеет кто-то из близких, я обещаю, что обязательно в следующей книжке напишу, что этот человек поправится, и действительно пишу об этом. Понимаете, я не верю в экстрасенсов, сглаз, черных котов и знаю, что существует только два вида энергии: потенциальная и кинетическая. При этом я совершенно точно знаю, что все, написанное на бумаге, всегда сбывается. Всегда. В этом весь ужас и весь страх того, что пишется. Есть различные теории, очень сложные, и, как писал Булгаков, «забрести в них, не рискуя сломать себе шею, может только образованный человек». И когда я пишу слова на бумаге, точно знаю, что сначала было Слово, а потом уже все остальное – человечество, Вселенная. Магия этого процесса бесконечна и поразительна. Когда слова рождаются – это тоже определенная магия, и она работает.
– В декабре состоятся выборы в Госдуму, в которой за последние годы появилось много женщин-политиков. Как вы считаете, политика – это женское дело? И может ли женщина управлять таким государством, как Россия?
– Женщины в политике просто необходимы, у них свой взгляд на многие вещи. А вообще понимание того, что женщина тоже человек, пришло всего сто лет назад, если не меньше. До этого считалось, что женщина не человек. Причем всерьез. И эти сто лет по сравнению со всей историей человечества просто крупинка, ничто. Поэтому то, что в последние годы наблюдается какая-то динамика этого развития, уже очень хорошо. Что касается женщины в роли президента. С моей точки зрения в такой большой стране, как Россия, женщина не должна занимать столь высокий пост, по крайней мере, в ближайшее время. Потому что это сложно даже физически. Мы бесконечно с кем-то воюем, а женщина по своей природе не может отправлять на смерть тысячи молодых мужчин. Президентство женщины возможно там, где не нужно принимать таких страшных решений. Поэтому в нашей стране, где все связано со страхом потери близкого человека, о женщине-президенте можно только мечтать. Такое возможно только в маленькой стране, где все очень спокойно. А нам для того, чтобы приобрести черты цивилизованного, стабильного государства, понадобятся не десятки, а сотни лет. Вот тогда на посту президента России вполне может оказаться женщина.