Режиссер Александр Прошкин: "Всплеск национализма в стране не случаен".

– Ваши картины посвящены людям-созидателям: Вавилов, Ломоносов. Где такие люди сейчас? В чем их роль?

– В стабильное время на арену выходит созидатель, который создает материальные и духовные ценности. И процент таких людей растет. Революция их сметает, приводит к перемещению слоев, вынося на поверхность разрушителей. Этот слой в народе есть всегда, и если в стабильном состоянии общества он дискриминирован, то революция его вспенивает и поднимает. Поэтому в результате любой гражданской войны нация сильно скудеет.

Сейчас, я думаю, необходимо постепенное восстановление этого баланса – созидателей и разрушителей. И здесь большую роль должна сыграть культура. Через ясные послания, ясные образы она должна помочь в этом обществу. Сегодняшняя поп-культура в основном заимствована из западного общества, которое достаточно стабильно. И там это не опасно. У нас внесение этой культуры в таком масштабе, в таком объеме, выброшенное на потребу такого большого слоя разрушителей чрезвычайно опасно. Молодежь по своей биологической сути почти всегда разрушитель, и если в обществе не существует диалога с авторитетами – авторитетами власти ли, или авторитетами культуры, то эта разрушительная сила дает выход. Молодежь очень клюет на радикальные идеи разрушительного характера. И не случаен всплеск национализма. Не случайно в стране, которая положила 26 миллионов жизней на борьбу с фашизмом, появляется откровенный фашизм. Это – следствие отсутствия ясной системы авторитетов, которые бы поддерживали нравственную основу в обществе.

– К чему это может привести?

– Бесконечно такая ситуация продолжаться не может. Это приведет к какому-то катаклизму. Потому что людям, которые понимают, что на этом можно сделать очень хорошие деньги, никто не помешает эти деньги заработать. Ведь все это тянется довольно долго – происходит растление молодого поколения. Принято искать некую внешнюю силу, которая стоит за этим растлением. Я ни в какие заговоры не верю. Я думаю, что все это происходит в силу внутреннего хаоса, на котором можно делать быстрые деньги.

Вы представьте себе эти маленькие городки, где очень трудно живется. А молодым людям беспрестанно показывают по телевизору роскошную жизнь, и криминализированное общество, и легализованное оружие, и насилие, и кровь. И мысль начинает работать только в одном направлении: как утвердиться в этой жизни? С помощью силы. Грубо отвоевать для себя плацдарм хорошей красивой жизни.

Принято считать, что телевизор – это просто развлечение. Это не так. Это тренажер, который психологически приучает людей жить в опасной, неустойчивой среде. Отсюда – устойчивый комплекс неполноценности, обратной стороной которого и являются вот такие радикальные всплески. Поиск виноватых инородцев, выплеск агрессии. И существует ряд умелых манипуляторов, которые прекрасно умеют разжигать огонь.

Больше всего я боюсь идеи радикального оголтелого национализма, которая разрушит эту страну. Потому что эта страна не монокультурная. И даже не единой веры. Мы уже хлебаем все эти истории с Северным Кавказом, и это далеко не последний конфликт. Все может закончиться распадом страны.

– Как вы полагаете, тот выход, который нашел для себя Живаго, – единственно возможный сейчас?

– Понимаете, все-таки история Живаго – это не универсальный путь. Это история интеллигента, который пытался сохраниться в новых условиях. И который взвалил на себя некий груз ответственности. Он понимал, что мы все – участники одного и того же преступления. Хотя формально он ничего не совершал. Он во всем участвовал, все прохлебал, все прошел, но он не совершал никаких поступков, за которые ему было бы стыдно. На нем нет ни крови, ни предательства. Он ушел в себя и ушел в творчество, как в панацею для творческого человека. Но это не универсальный ход, понимаете?

– А какие выходы видите вы?

– Если мы говорим об интеллигенции, то она, мне кажется, должна понимать меру свой очень большой ответственности за все то, что происходит. Потому что произошла очередная революция…

– …Которую она и заварила…

– Она принимала в этом серьезное участие, хотя я не уверен, что интеллигенция именно эту революцию заварила. Это была революция сверху. Я думаю, что правящий класс уже не мог существовать в той системе координат, в которой существовал. У нас не было стойкого диссидентского движения, у нас не было ясного народного возмущения – это была революция сверху. Просто интеллигенция вовремя присоединилась и вдохнула некий воздух в легкие переворота. Не более того. Она легко и отошла от этого, и сейчас она наиболее консервативна. Та часть, которая от этого ничего не получила. А та, которая получила, перестала быть интеллигенцией. Она потеряла свое призвание, в большей степени она сейчас – сфера обслуживания тех, кто у руля.

– Вернемся к Живаго…

– Да, хотелось бы. Все-таки мы с вами говорим сейчас на темы политические, что мне не свойственно и чего я не люблю. Я не люблю давать рецепты, учить кого-то жить. Я всегда стараюсь не участвовать в этом. Потому что некое чувство вины, которое есть у Живаго, оно есть и у меня. И оно не позволяет формулировать какие-то вещи. Потому что мы все повязаны. Мы все виноваты. Виноваты, прежде всего, в том, что мы не разобрались в прошлом времени. Ясно, четко и понятно не сформулировали, что же с нами произошло за эти семьдесят лет. И почему так произошло. Я говорю сейчас о философском осмыслении всего произошедшего. Об искусстве, которое бы дало очень ясную оценку случившегося. Сейчас мы хлебаем ностальгию по брежневским временам, несомненную частичную реставрацию и возвращение неких символов прошлого. И тяга к ним все сильнее. Возможно, от родителей, а возможно, от манипуляторов у молодежи возникает убеждение: «Раньше было лучше!» Но что конкретно было лучше, они четко себе не представляют.

– Поэтому вы выбрали «Живаго» как знаковое произведение для наших дней?

– Там очень большой ментальный срез. Очень много русских характеров. Казалось бы, все они должны были уйти. Мне кажется, это не так. Мы не меняемся. Или меняемся очень незначительно. Сегодня полно Комаровских – просто это их время. Живаги все равно существуют, они не переводятся. Ведь каждый честно занимающийся творчеством в известном смысле Живаго. Это сформулировано Пастернаком как внутреннее смятение и чувство причастности и вины за происходящее. Это все тоже существует сегодня. Я уж не говорю об очень узнаваемой мимикрии профессора Громеко. Когда человек начинает с одних идей и приходит к прямо противоположным с той же яростью и убежденностью. История Стрельникова – это крайняя ситуация, но и сегодня есть масса молодых людей, которые бросаются в новую революцию и жаждут радикальных поступков и не боятся крови, что самое страшное.

Поэтому мне кажется, что это роман с очень точным пониманием и ощущением того, кто есть мы. Он периодически будет догонять время, никогда не входя в моду. Потому что слой людей, которые способны думать с автором, все тоньше. Проглотить могут, а вот думать – нет. Их тела забиты ритмом оголтелой жизни, а мозги запудрены новой культурой, которая все преподносит в виде готовых к употреблению клише. Поэтому слой зыбок, но он есть. Самые пронзительные отклики, кстати, я получил от молодых людей. Чего я и хотел. Поэтому я думаю, что в конечном счете мы не меняемся. Предполагается, что следующее поколение должно извлекать некоторые уроки. Вот этого, к сожалению, в нашей нации нет. Мы уроки извлекать не умеем и категорически не хотим. Мы не хотим обращаться к прошлому. Мы живем в обществе криминального идиотизма, приправленного взбудораженного весельем. Судорожного гедониизма: «Хватай, что можно!», подкрепленного чувством постоянной опасности. Что у тебя все могут отнять, что ты можешь попасть в войну, в катастрофу, в революцию. Это то, что мне кажется чрезвычайно опасным.

СПРАВКА

Кинорежиссер Александр ПРОШКИН родился 25 марта 1940 года в Ленинграде. В 1961 году окончил актерский факультет Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии. Играл на сцене Ленинградского Театра комедии. В 1968 году окончил отделение режиссеров телевидения Высших режиссерских курсов при Гостелерадио СССР. С 1968 по 1978 год работал режиссером Главной редакции литературно-драматических программ Центрального телевидения, с 1978 года режиссером телевизионного объединения «Экран». На телевидении Александр Прошкин поставил около 30 телеспектаклей («Война с саламандрами», «Пиквикский клуб», «Доктор философии», «Женихи» и др.) и телевизионных фильмов: «Стратегия риска» (1978 г.), «Опасный возраст» (1981 г.) и «Михайло Ломоносов» (1984 – 1986 гг.). С 1987 года Прошкин – режиссер киностудии «Мосфильм». На «Мосфильме» им сняты фильмы «Холодное лето пятьдесят третьего…» (1988 г.), «Николай Вавилов» (1990 г.), «Увидеть Париж и умереть» (1992 г.), «Черная вуаль» (1995 г.), «Русский бунт» (2000 г.). Александр Прошкин отмечен званиями лауреата Государственной премии СССР (1989 г.) за фильм «Холодное лето пятьдесят третьего...», народного артиста России (1995 г.), награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени (2000 г.). Его сын Андрей вслед за отцом стал режиссером.