Русскому театру - быть! Какие надежды рождают спектакли Виктора Рыжакова

Диляра Тасбулатова

Рыжаков давно сотрудничает с Вырыпаевым (который ныне проживает в Польше, став одним из заметных явлений польской сцены), поставив на сцене «Практики» такие спектакли как «Бытие №2», «Июль» и «Кислород».

Помню, в начале двухтысячных это было подлинным потрясением: аскетизм постановки (два человека на пустой сцене, и более ничего), как это ни странно, еще больше провоцировал игру воображения. Получалось, что настоящему театру от Вырыпаева-Рыжакова ничего и не надо, кроме двух актеров, бешеной энергетики, виртуозной скороговорки (слово в этом спектакле неслось как спринтер на стометровке) и, конечно, настоящей литературы.

Не литературности или литературщины (это ведь вам не МХАТ на излете с его классическими постановками вроде «Анны Карениной», которая сейчас выглядит пародией), а именно – литературы.

Новой прозы, начало которой в свое время положили, конечно, Сорокин и отчасти Виктор Ерофеев, в кино продолжил Сигарев, в театре – Вырыпаев и Коляда.

Бешеная русская скороговорка (иностранец, будь он хоть трижды славист, не поймет), виртуозная игра с советскими речевыми штампами, словесные перевертыши, обсценная лексика (а попросту мат), игра со смыслами, - и, в результате, выход, извините, в …Космос. В трансценденцию жуткой российской действительности – грязь, пот и кровь, морок и низость жизни: и, разумеется, в высокое, куда же без него.

«Высокое» здесь – без привычной иронии: да, да, высокое, то бишь выход за пределы себя самого и пределы «бытия», каковое, если не верить марксистам, не определяет сознание.

Как говорят философы – нет, не определяет. Иначе бы не было никакого прогресса – ну, скажем так, духовного (другие виды и подвиды «прогресса» уже давно, к сожалению, под сомнением).

Так вот.

Я тут, каюсь, возможно кое-что пропустила, ибо по профессии не являюсь театральным критиком (я кинокритик, извините, если что) и могу упустить контекст.

Хотя вышеописанные спектакли начала двухтысячных в постановке Рыжакова по пьесам Вырыпаева видела – и они меня, в свое время театр сильно недооценивавшую, потрясли.

Гораздо больше, чем, скажем, фильмы Вырыпаева, более декоративные, нежели его пьесы: очевидно, он по преимуществу человек Театра, в отличие от Василия Сигарева, плавно перешедшего от театра к кино, где он порой делает подлинные шедевры (посмотрите его фильм «Жить», возвращение жанра трагедии на экран – задача дерзновенная, почти античного размаха).

Но и, упустив, возможно, контекст - то есть движение русского театра, каковой был одно время в состоянии застоя, к своим, так сказать, вершинам, - я как раз эти вершины застала. Видимо, судьба или везение: и застала как раз в лице Виктора Рыжакова, на сегодняшний день, наряду с Константином Богомоловым, лучшего постановщика русской сцены.

Вначале меня поразили в самое, так сказать, сердце его хулиганские «Три сестры», где Рыжаков «расправился» с Чеховым безо всякого пиетета и хрестоматийного глянца. В его интерпретации Чехов предстал перед нами (если слегка переиначить надоевшее о Пушкине) как «русский человек через сто лет», и эти сто лет не прошли для него даром. Чехов раздробился, как клип, как разрозненные тома, как цитаты не-помню-откуда, как разбитое зеркало, в которое силятся смотреть современники, не видя там ничего, кроме отрывков из обрывков.

И вот, совсем недавно – новое открытие, спектакль «Солнечная линия», поставленный на двух актеров, Юлию Пересильд и Андрея Бурковского; спектакль более аскетичный, нежели чеховский, более «скромный» хотя бы по составу (я ж говорю, на сцене всего двое, а не великолепная банда рыжаковских выкормышей, студентов его курса, с удовольствием резвящихся на сцене ЦИМа).

Но и эти двое дают такого жару, что только держись.

Барбара и Вернер, эти условные немцы, вдохновенно матерящиеся по-русски (Рыжаков предупредил перед началом действия, что, мол, пуристам и моралистам можно уже покидать зал, он не в претензии) – то ли разводящаяся, то ли просто смертельно уставшая друг от друга парочка. У них, видите ли, «зуд седьмого года» (так, кстати, назывался фильм с Мерилин Монро, а этот самый «зуд» - из американской поговорки о переломе отношений аккурат на седьмой год совместной жизни).

Барбара и Вернер на пороге важного события: они скоро выплатят кредит и - гуляй рванина, свободные люди. Какая ирония – кредит они выплатят, ага. Кредит, и более ничего, так, оказывается, рвет ткань отношений патриархального брака. Кредит – как высшая ступень божественной свободы, преодоление экзистенциального одиночества, воссоединение в метафизическом пространстве райского супружеско-любовного блаженства, на пути которого стоит…банк.

Ан нет. Не в кредите, конечно, дело: он – лишь формальная «веха», отмазка, условный предел, буёк, заплыв за который, ты, по идее, станешь человеческой личностью, а не просто клиентом банка.

…Уже сто человек, наверно, написали, что, мол, герои пьесы просто не слышат друг друга, а надо бы типа прислушаться. Так-то оно так, но ни Рыжаков, ни Вырыпаев – не семейные психологи, а, напоминаю, художники, в задачу которых не входит обоюдная терапия потерпевших крушение супругов.

Таким образом разрыв здесь глубже, чем простая глухота или слепота (герои как раз обмениваются такими репликами: «ты слепая», «а ты глухой»), разрыв здесь – вечная антиномия Мужского- Женского, пусть и апробированная на убогих обывателях. Рыжаков как раз застает эту пару в момент ее переживания абсолютной Пустоты, когда обоих уже ничего не связывает (да и связывало ли когда-то, вот в чем вопрос). Более того – они пусты и сами по себе, по отдельности, как человеческие существа. Может, как и все мы, впрочем: Рыжаков не смотрит на своих героев как Демиург на насекомых, все мы люди, все мы человеки.

Все досужие рассуждения о «компромиссах», «взаимопонимании», «сохранении очага» и пр. здесь не работают. Ибо это не сериал Второго канала, где Добро побеждает Зло в результате механических драматургических перипетий, направленных на «преодоление» конфликта.

Это не мещанская драма, она лишь прикидывается таковой.

Это, скорее, экзистенциальный ужас перед жизнью, перед не-бытием, перед пустотой существования. А череда диких скандалов и коротких примирений - лишь преддверие Смерти.

Хотя – ну это надо знать Вырыпаева, да и Рыжакова тоже – это вроде как комедия. Гомерически смешная притом.

Веселое зрелище, ничего не скажешь – тем более что играют и Юлия, и Андрей виртуозно. Тем более что режиссура, темпо-ритм спектакля, декорации, костюмы, пластика – на высоте. Порой недосягаемой для режиссера более скромного уровня.

За это отдельное спасибо: браво.

И Пересильд, и Бурковскому в том числе– кстати, героически преодолевшего свой имидж стэндапера и кэвээнщика и выросшего в замечательного драматического актера: прекрасная техника, отточенная до микрона.

И Юлия, и Андрей – а это невероятно сложно – играют смех сквозь слезы, пограничное состояние, когда и грустно, и смешно, и некому, как говорится, морду набить. Кроме как друг другу – связанные одной цепью, запутавшиеся в тенетах брака, как в паутине, ненавидя и в то же время еще любя друг друга, Вернер и Барбара, Юлия и Андрей, отчаянно молотят друг друга (блестяще поставленная сцена драки), перейдя предел отчаяния.

Как следует из этой пьесы, знакомый не только условным «интеллигентам», периодически испытывающим приступы кризиса гуманизма, но и обычным обывателям, которым, как выясняется, ничто человеческое не чуждо.